Убить праздник: о фильме "Убийство священного оленя" Йоргоса Лантимоса

Убить праздник: о фильме "Убийство священного оленя" Йоргоса Лантимоса
С 28 декабря в украинском прокате идет авторский фильм Йоргоса Лантимоса "Убийство священного оленя" — кино не для слабых духом и нервами, замечает кинокритик Сергей Васильев

Замутненный сюжет

Главный герой "Убийства священного оленя" — талантливый кардиохирург Стивен (Колин Фаррел). Он живет размеренной жизнью, в которой сложная работа чередуется со сдержанными семейными радостями и торжественным социальным признанием его достижений.

У Стивена и его жены Анны (Николь Кидман), тоже врача, — двое детей. У дочери недавно начались месячные (о чем и родители, и она гордо всем рассказывают). А сын — помладше — немного бунтует: не стрижется, вопреки пожеланиям отца, и не поливает газон в саду.

Несколько натужную семейную идиллию, оттененную небольшими сексуальными девиациями, которые сдержанно демонстрирует режиссер, нарушает 16-летний юноша (Барри Кеоган). Он надоедает Стивену, знакомится с его семьей, располагает к себе его детей и даже сводит Стивена со своей одинокой матерью (неожиданная — и неожиданно эпизодическая — Алисия Сильверстоун).

"Патологическую" природу этих отношений, основанных на намеках и недомолвках, понять непросто. Собственно, особенность картины заключается в том, что это ощущение огорошенного непонимания режиссер продолжает культивировать даже тогда, когда предлагает решение задачи и выкладывает карты на стол.

(Не)древнегреческая (не)трагедия

Эти карты оказываются "краплеными" античными мотивами. Подросток напоминает Стивену о грехах прошлого и в ультимативной форме указывает способ их искупить, предлагая совершить жестокую кровавую жертву.

О ней свидетельствует и название ленты, связанное с древнегреческим мифом об Ифигении, которую отец Агамемнон должен был принести в жертву богам, чтобы войско благополучно отправилось на завоевание Трои.

Этот миф лег в основу трагедии Еврипида "Ифигения в Авлиде". Ее оригинальный финал не сохранился. От него остались лишь обрубки реплик, которые произносила богиня Артемида, информируя мать Ифигении о способе чудесного — прямо с жертвенного алтаря — спасения девушки благодаря "убийству священного оленя":

"Ахейцам в руки я слепые лань
Красиворогую вложу; они же,
Ее зарезав, будут говорить,
Что дочь твою они заклали жертвой".

Поскольку Йоргос Лантимос — грек по национальности (сам фильм — копродукция Ирландии, Великобритании и США), а содержание ленты напитывается архаической жестокостью, появляется соблазн назвать "Убийство священного оленя" "трагедией". Однако, как мне кажется, это будет не совсем верно.

Театр абсурда

Оттолкнувшись от канвы "Ифигении в Авлиде", — действующие лица картины отчасти повторяют "конфигурацию" персонажей оригинала — режиссер одновременно игнорирует удивительное многообразие мотивов, заложенных в трагедии. Фактически он оставляет лишь напряжение семейных отношений, минуя и "божественно-духовное", и "общественное".

Окружающий мир присутствует в фильме лишь в минимально необходимых количествах, "удобно" проявляя себя функционально — и легко исчезая по воле режиссера. Йоргос Лантимос вообще славится умением отсекать его, концентрируясь на камерных сценах, в которых психология и патология празднуют триумф.

Однако в "Убийстве священного оленя" он даже не стремится придать этим интимным контактам бОльший масштаб.

В итоге, результат оказывается далеким и от реальности, и от мифа, из которого вырастает картина. Это придает психологическому напряжению, которое усердно транслируют исполнители, привкус абсурда.

Собственно, сценически "котурны" "Убийства священного оленя" принадлежат скорее театру абсурда, нежели древнегреческой трагедии. Диалоги персонажей схожи своей "прелестью" с пьесами Эжена Ионеско. Герои говорят простыми фразами, которые напоминают цитаты из учебника английского языка и "машинный" перевод, демонстративно стремящийся к "нормальности".

Размышляя о смерти, герои Еврипида говорят:

"Для смертного отрадно видеть солнце,
А под землей так страшно... Если кто
Не хочет жить — он болен: бремя жизни,
Все муки лучше славы мертвеца".

Схожих по силе реплик у Йоргоса Лантимоса не найдешь.

Опухший ужас

Сильным словам он предпочитает шокирующие кадры.

Фильм сознательно снят банальным, невыдающимся образом, укачивая зрителей тягостным "бытовизмом", чтобы "взрываться" острыми сценами, связанными с сексуальными эскападами и физическим насилием.

О подобном исходе, надо отдать ему должное, режиссер предупреждает уже первой сценой, натуралистично показывая операцию на открытом сердце. А вот к кадрам серьезно погрузневшего Колина Фаррела, который в унылом образе главного героя демонстрирует волосатый живот, не готовит. А зря.

Находится в "Убийстве священного оленя" место и своеобразному, угольно-мрачному юмору, проявляющемуся в "копировании" сексуальных практик родителей, холодных, исполненных колкой нелюбви разговорах брата и сестры, "Дне сурка" с Биллом Мюрреем, недостижимо ярко идущему по телеэкрану на втором плане. Однако эти детали лишь усиливают ощущение несчастья, которое сознательно культивирует картина.

Этим лента напоминает своеобразное лабораторное упражнение Йоргоса Лантимоса в мастерстве, которое, кажется, не предполагает для него иного смысла, кроме демонстрации собственных творческих мускулов. Состязаться с талантливым автором-манипулятором в его "песочнице" зрителям комфортно не будет, это точно.

Поэтому, пожалуй, единственный приятный исход от контакта с "Убийством священного оленя" — это дальнейшее знакомство с трагедиями Еврипида в переводах Иннокентия Анненского. Чтобы, как говорится, "почувствовать разницу".