Безнаказанность России за вторжение в Грузию развязала Путину руки — экс-глава МИД Грузии

Министр иностранных дел Грузии в 2008 году, министр по делам реинтеграции и вице-премьер Грузии 2010-2012 года Эка Ткешелашвили рассказала Delo.UA об особенностях работы внешнеполитического ведомства Грузии во время войны с Россией, проблемах реакции международного сообщества на российскую агрессию и о влиянии этих процессов на украинское настоящее.

Вы были министром иностранных дел Грузии в 2008 году. Не самый удачный год для работы на такой должности, учитывая российскую агрессию и последующую оккупацию части грузинских территорий. Расскажите об особенностях работы на посту министра в тот год.

Конфликт 2008 года в Грузии начался до начала непосредственно военных действий. Вся информация о том, что Грузия без причин инициировала военные действия и осуществляла геноцид осетин, была российской пропагандой. Эти же методы Россия сейчас использует в отношении Украины, но сейчас это общеизвестный факт, а в 2008 году ее пропагандистские методы были неожиданными.

Фактически кризис начался за несколько месяцев до самих военных действий. Ситуация на местах постепенно накалялась, была заметна подготовка России к военным действиям. Главная задача Министерства иностранных дел на тот момент заключалась в консолидации всех сил государства и международного сообщества с целью предотвратить российское наступление. Нашей задачей было дать понять международному сообществу, что ситуация похожа на накаленную спираль, которая разворачивается безвозвратно. Мы стремились к тому, чтобы международное сообщество предпринимало шаги, способные переломить ситуацию. Этот процесс включал полную консолидацию всех агентств государства, которые имеют какое-то отношение к вопросам безопасности и развитию международных отношений.

Так, Министерство иностранных дел определяло, куда и когда грузинские политики едут с визитами и какие сообщения озвучивают. Кроме того, вся политическая инфраструктура страны координировано работала на реализацию задач, четко определенных МИД (например, усиливала сообщения, определенные МИД как необходимые). Отдельно стоит упомянуть жесткую координацию действий ведомств внутри Министерства иностранных дел — я имею в виду посольства. Посольства в разных странах мира, а также представительства в международных организациях — ООН, ОБСЕ, ЕС, НАТО — должны были работать сообща.

Как эта динамика внешнеполитической работы менялась во время военных действий?

Военные действия предполагают поминутную работу внешнеполитического ведомства в координации с прочими ключевыми ведомствами страны. В этом процессе степень координации работы и интенсивность повышается в разы. Это очень тяжело морально. Не только на уровне министра, но и на уровне всех сотрудников ощущалось, будто мы работали как солдаты. Одни воевали с оружием в руках, а мы воевали на международной арене за свободу и суверенитет страны. Это огромная моральная ответственность, которая ложится на плечи дипломатов 24 часа в сутки в течение всего кризиса.

Как Вы сейчас оцениваете результат той работы?

Трудно говорить о результатах, когда приходится иметь дело с такой страной, как Россия — она предрасположена к ведению военных действий, у нее есть четко обозначенные цели в отношении твоей страны, у нее огромные военные возможности для интервенции в твою страну, а интервенция заканчивается продолжительной оккупацией. Но если оглянуться назад, стоит вспомнить, какой изначально была цель России в отношении Грузии. Россия не нацеливалась на оккупацию Абхазии или Южной Осетии, она стремилась к устранению суверенитета всей Грузии и смене режима, о чем Владимир Путин в то время заявлял открыто президенту Франции. С этой точки зрения усилия нашего ведомства увенчались успехом. Даже несмотря на то, что мы не смогли предотвратить военные действия со стороны России (ответственность за это отчасти ложится и на международное сообщество, которое не догадалось вовремя предпринять необходимые шаги, способные остановить Россию).

Миру не верилось, что Россия готова пересечь эту красную черту, что государство в 21 веке способно использовать силу против своего соседа. Международное сообщество считало, что Россия блефует, шантажирует, хочет попросту распространить на Грузию свое влияние. Мир думал, что если станет напоминать обеим сторонам о необходимости договариваться, это спасет ситуацию. У Грузии, тем временем, были очень конкретные предложения по изменению переговорного процесса с точки зрения усиления его эффективности — мы предлагали ввести международные силы в страну, хотя бы ради независимого мониторинга ситуации. Если бы международное сообщество приняло тогда эти предложения, России не удалось сделать все, что она сделала впоследствии. Но никто в мире не смог тогда надавить на Россию так, чтобы процесс остановился. Мы пытались договориться и с новоизбранным президентом России Дмитрием Медведевым, но это также не дало никакого результата, поскольку Медведев никогда не был реальной политической фигурой, — все решал Путин, и у него был насчет Грузии весьма конкретный план.

Трудно говорить о большом успехе, когда 20% территории нашей страны оккупировано, около 500 тыс наших сограждан либо остаются внутренне перемещенными, либо беженцами за пределами страны. С другой стороны, если учесть, что после российской интервенции Грузия сохранила свой суверенитет, продолжила путь евроатлантической интеграции, — это явный успех не только государства, но всего грузинского общества, которое тогда показало российской власти, что если возникнет необходимость, оно будет бороться за свою свободу.

Вы упомянули недостаточную активность международного сообщества во время российской интервенции в Грузию. Сейчас, после российской оккупации Крыма и событий на украинском востоке, все чаще говорят, что международные организации отжили свое и больше не могут эффективно выполнять задачи, ради которых они и были изначально основаны.

Международные организации бывают разными, к ним можно по-разному относиться. Кризис ООН — это факт, о котором говорят уже долгое время. Само устройство коллективной безопасности, которое олицетворяется Советом Безопасности ООН и его процедурами, — наследие Холодной Войны. А Россия, как преемник Советского Союза, сохранила в Совете право вето. Я уж не говорю о роли Китая в процедурах этой организации. Если взять для примера Сирию, стоит вспомнить, что в СБ ООН невозможно было принять действенное решение по той причине, что любое такое решение блокировалось Россией. С этой точки зрения реформирование ООН — вопрос большой важности, хотя трудно сказать, когда и как это может произойти. Тот факт, что Россия — ядерная держава и уже обладает определенными правами в рамках ООН, мешает существенным изменениям процедур в этой организации.

ОБСЕ тоже носит на себе отпечаток давних поствоенных времен, — все решения в организации принимаются путем консенсуса, и если хотя бы одно государство выступает против, решение принято не будет. С другой стороны, в ОБСЕ есть свои пути лавирования. Пусть радикально ситуацию они и не меняют, но благодаря им процесс становится более эффективным. Например, взглянем на мониторинговую миссию. Накал конфликтной ситуации в любом случае снижается, когда международные силы присутствуют на месте, занимаются мониторингом и подают прозрачную информацию с третьей стороны.

НАТО, например, тоже сыграло большую роль в увеличении прозрачности информации о конфликте. Альянс предоставлял фото со спутников, благодаря которым мир увидел, что Россия не способна аргументировать свое заявление об отсутствии контингента на территории Украины и ее границах. В Грузии и ныне работает мониторинговая миссия от ЕС, которая по мандату должна иметь право мониторить всю территорию страны, в том числе зону, оккупированную Россией. РФ сама соглашалась на этот мандат, когда в 2008 году подписывала договор о перемирии. Хотя, в конце концов, так и не дала мониторинговой миссии зайти на оккупированные территории. Некоторые могут критиковать эту миссию за бездействие и отсутствие силы принуждения стороны к выполнению обязательств, но на самом деле от работы миссии в Грузии был большой плюс. Россия намеревалась сохранить в стране послевоенный накал, в том числе распространять информацию о том, что военные формирования Грузии остаются поблизости от оккупированных территорий, что привело бы к консолидации российских сил и попытке возобновления военных действий. Но благодаря работе миссии вся информация о конфликте стала прозрачной. И любые попытки провокаций со стороны России (а эти попытки были в начале 2009 года) сейчас почти не слышны, поскольку смысла в них нет, ведь мониторинговая миссия любую ситуацию может показать в реальности.

Вы согласны с мнением, что благодаря российской агрессии в Грузии и Украине НАТО получило возможность реанимироваться, поскольку после Холодной Войны и распада СССР у него не осталось конкретной внешней угрозы, под которую можно консолидировать усилия, и Россия стала новым вызовом?

Совершенно не согласна с этой мыслью. На самом деле, ситуация с российской интервенцией в Грузии и Украине — очень болезненный опыт для НАТО. Ни у единой страны альянса, в том числе экономически развитой, нет желания увеличивать расходы на военные нужды. Для Запада окончание Холодной Войны всегда было облегчением. Да, они понимали, что в России не идеальная демократия, но все равно запад воспринимал РФ в качестве сравнительно конструктивного партнера. У России не было образа врага, большой ядерной державы, и от этого всем было спокойней.

Потому Западу очень не хотелось верить, что на самом деле при Путине Россия стала совершенно другим государством. Она целенаправленно развивалась как ревизионистская страна, хотела изменить все правила игры, установленные после распада Советского Союза и даже до Хельсинкского Заключительного Акта, когда были закреплены все фундаментальные принципы международного права и нормы сожительства суверенных государств в глобальном аспекте. Когда началась российская агрессия в Грузии, для многих стран это стало шоком. В западной Европе все равно хотели верить, что ситуация с агрессией России в Грузии — ситуация ad hoc, и РФ больше на это не пойдет. А мы, со своей стороны, всегда давали понять международному сообществу, что это видение — самообман. После вторжения России в Грузию не было санкций против агрессора, после вторжения практически сразу началась перезагрузка американско-российских отношений. В международных обсуждениях было несколько блоков, где грузинская проблема стояла первой темой, стороны выражали недовольство и несогласие, звучали громкие заявления. Но негативных последствий агрессии России в Грузии для самой РФ не было. И для российской стороны это стало разрешительным знаком, который дал ей понять, что в будущем применение силы может стать эффективным способом достижения внешнеполитических целей. С точки зрения России, главное в этом деле — все провернуть быстро, чтобы мгновенно утвердить новую реальность, после чего в рамках новой реальности можно создавать переговорный процесс и рычаги влияния на ситуацию. Я глубоко убеждена, что если бы международное сообщество сделало правильные выводы в 2008 году, и верно отреагировало на российское вторжение в Грузию (и не только вторжение, но продолжающуюся оккупацию), гарантированно можно было избежать российской агрессии против Украины и в том числе оккупации Крыма.