Ройтбурд показал ритуальных двойников

Галерея «ЦЕХ» традиционно занимается искусством молодых, поэтому экспозиция Ройтбурда представляет собой некоторое исключение из правил. По словам куратора галереи «ЦЕХ» Виктории Бурлаки, Ройтбурд — художник актуальный. «Очень интересна тема экспозиции «Автопортреты», — рассказала она «ДЕЛУ». «Проект интимный и трогательный. С такой стороны Ройтбурда не выставляли нигде в мире, — отмечает директор галереи «ЦЕХ» Александр Щелущенко. — В данном случае мы открыли не нового художника, но новый взгляд на очень известного человека».

На большом автопортрете под названием «Повешенный» художник осуществил суицид своего клона и оставил его, босого и беспомощного, вечно висеть внутри мерцающей малахитовой комнаты. На прочих полотнах Ройтбурд восседает в позе полулотоса с распятьем на груди или обнимается с кем-то продолговатым и лунным, разлучается со своей головой и даже кокетничает со зрителем, поставив себе на голову симпатичный ботиночек. На полотне «В кусках» распят  использованный предмет дамской интимной гигиены. Особенно чувствительным зрителям предоставляется возможность испытать отвращение, потому что, приглядевшись внимательно, они могут убедиться в совершенной аутентичности приклеенного к холсту предмета.

После выставки «ДЕЛО» узнало точку зрения Александра Ройтбурда на знаковые события, произошедшие в последний год на украинском арт-рынке, а также об изменениях в жизни самого художника.

– Александр, на выставке автопортретов чувствуется нечто итоговое, даже окончательное… Ты еще не заканчиваешь рисовать?

– Рисовать я еще буду. А автопортреты — это некий ритуал: я пишу их всегда под Новый год. Регулярное ритуальное подведение итогов стало одной из моих дурных привычек. С каждым из портретов связаны интимные и экзистенциальные переживания. Они достаточно адекватно отражают те состояния, в которых я пребывал в те или иные моменты жизни. Мне было очень  приятно, на открытии люди, которые знают меня лет 15, почти точно определили, какой из портретов когда написан.

– Чем ты сейчас занимаешься, где живешь, чем «дышишь»?

–  Живу в Одессе на даче. Дышу воздухом моря. Срываю пьяную вишню с дерева. Написал пейзаж с натуры  — впервые лет за 20. Любуюсь, как солнце пятнисто освещает ярко-красные скамейки, утопающие в зеленой листве. Принимаю друзей. Играюсь с детьми. Недавно дал холст и краски одному маленькому мальчику. Мой маленький друг, художник Лев Маколкин, 2003 года рождения, примет участие в грядущей выставке наряду с более известными людьми.

– А как поживает финансовая сторона твоей деятельности?

– Я достаточно успешен, но богатым человеком я себя не могу назвать. Богатый человек — это Ринат Ахметов. Я беднее. Мои картины стоят для Украины достаточно дорого, но в принципе они должны стоить дороже. У нас до сих пор не востребован на рынке такой сегмент, как современное искусство. При общем взлете художественного рынка фобия современного искусства — это ненормально. Ненормальной является ситуация, когда какой-то сомнительного качества этюд третьестепенного провинциального соцреалиста, имя которого, скорее всего, не сохранит история, стоит дороже, чем большие программные вещи современных художников, место которым в истории искусств уже гарантировано. Речь при этом идет о каких-то стереотипах: был ли человек членом Союза художников, был ли он заслуженным.

– Ты уже 4 года как вернулся из Нью-Йорка и живешь в Киеве. Что ты можешь сказать по поводу протекания арт-процесса в столице?

– В Одессе, когда я был маленький, взрослые дяди говорили: разве это волны, вот до войны были волны. По сравнению с концом 80-х все выглядит гораздо скромнее. Тогда пафос был намного мощнее, а художники были амбициознее и радикальнее. Потом долгие годы ничего не было. Сейчас появляются молодые художники, интересные, но мне кажется, что по сравнению с нами они более конформистские.У них есть некоторое противоречие между декларируемой эпатажностью и отчетливо просматриваемой установкой на успех. Мы были настроены на противостояние, альтернативу. Однако сам факт новой генерации отраден. Потому что долгое время в общем контексте того, что в Украине считают искусством художники моего поколения и моего круга казались какой-то аномалией. А появление РЭП — это доказательство того, что все, что мы делали, было закономерным, и это будет продолжаться. И, возможно, в итоге Украина получит актуальное современное искусство, а не заповедник постсоветских недоразумений. Потому что все-таки приходится признать, что до сих пор все называемое нашим культурным истеблишментом представляет собой нечто анахроничное и очень неевропейское.

– Каким, по-твоему, должно быть «очень европейское» искусство?

– Современное европейское искусство — это искусство, ставящее вопрос о своих границах, о своем языке, о своей функции в обществе. Это организм, постоянно трансформирующийся, а у нас доминирует некая охранительная тенденция. Раньше она осуждала какую-то советскую идеологию. Сейчас сменился дискурс, а машина работает в прежнем режиме.

– Что нужно сделать, чтобы творения молодых, как твои, выставили, например, в Третьяковской галерее?

– Работать надо, думать. Еще неплохо иметь талант. Это иногда помогает.