Мишень для французских моралистов

– Гаити — не самая стабильная страна в мире. Были сложности со съемками?

– На Гаити мы не могли снимать ни пляжи, ни курорты, просто потому, что их там уже нет. Поэтому некоторые эпизоды снимали в более обжитой Доминиканской Республике, расположенной неподалеку. Несмотря на то, что январь считается в регионе самым солнечным месяцем, работа была испорчена неожиданной бурей: декорации едва не утонули в море, пляж «съели» высокие волны, часто шел дождь.

– А политическая ситуация на Гаити не помешала?

– Как раз перед началом съемок президент Жан-Бертран Аристид бежал из страны, и нам пришлось отложить все еще на один год. Когда мы вернулись, то в первый же день в 200 метрах от нас началась перестрелка.

Группа попряталась за деревьями. Через пять минут жизнь вернулась в свое русло: люди пошли на работу, дети — в школу. И мы подумали, если местные жители живут так постоянно, следовательно, мы тоже можем ненадолго рискнуть.

– Вы специально воссоздавали атмосферу 1970-х?

– В этом не было необходимости. Столица Гаити — не очень современный город. Здесь все, как и 30 лет назад. По улицам ездят те же машины, разве что перекрашенные.

– Почему на главную роль выбрали непрофессионального актера?

– Я искал актера на роль Легбы три месяца, просмотрел 200 ребят. Меноти Сезар пришел на пробы, сопровождая брата. Меня подкупили его кошачья пластика и врожденное чувство ритма. Конечно, он был ошеломлен материалом. Впрочем, в итоге отлично справился. Если бы мне в 22 года предложили сыграть такого персонажа — оказаться голым в постели с Шарлоттой Ремплинг — я выглядел бы просто отвратительно.

– Ремплинг — англичанка, живущая в Париже. Почему она стала единственной «француженкой», снявшейся в фильме?

– 30 лет назад европейцы не проводили отпуск на Гаити. К тому же я думал, что француженка поведет себя в предложенной ситуации более раскованно. Нам нужны были США. Эта страна кажется очень пуританской, зажатой в тисках условностей. Но после американской премьеры картины я изменил свое мнение. Группы 50-летних женщин приходили на мой фильм, а потом активно обсуждали его между собой. Они не боялись сравнивать себя с героинями. А вот во Франции картина стала мишенью для моралистов.