Университеты должны продавать студентов бизнесу — профессор KSE Владимир Вахитов

Владимир Вахитов знает об особенностях высшей школы не понаслышке: он окончил Киево-Могилянскую академию и университет Кентукки, прошел немало зарубежных студий, а сейчас преподает в Киевской школе экономики и работает старшим научным сотрудником в Киевском экономическом институте. Сравнение отечественной и зарубежной высшей школы явно не в пользу "наших": увы, но украинские вузы не успевают за запросами бизнеса, а выпускники зачастую не готовы к "большому плаванию".

Почему сейчас тяжело стать настоящим специалистом даже в лучших украинских вузах и насколько важным является "расширение сознания" путем простого приобщения к иностранному университетскому опыту, Владимир Вахитов рассказал в интервью Delo.UA.

В чем, по вашему мнению, проблема отечественного образования? Не тому учат?

Я могу говорить только об экономическом образовании. Нам не нужно сейчас запоминать цифры или законы, потому что все это можно нагуглить. Но умение синтезировать, видеть суть, критически переосмысливать информацию — очень важно. Однако этому не то что не учат, а даже не все понимают, что этому нужно учить.

Образовательная программа в любом университете — это список фактов и научных теорий, который преподаватели пытаются в сжатом виде втиснуть в головы студентов, не всегда четко понимая, для чего им нужны эти знания. Упор делается на "научный компонент", очевидно с прицелом на то, что студенты аж побегут заниматься развитием фундаментальной науки.

Однако современная экономическая наука ушла очень далеко вперед, программы вуза уже не хватает, чтобы выйти даже на дальние рубежи, студенты в массе своей не в состоянии работать с абстрактными моделями, не понимают их сути, их применимости в реальной жизни (и не всегда она есть, к слову). Например, курс математики для экономистов — матанализ, линейная алгебра, теория вероятности и матстатистика плюс теория оптимизации — это массив знаний в основном двухсот-трехсотлетней давности. Современная математика очень абстрактна и сложна. С другой стороны, существующие математические модели в экономике часто стоят на зыбком грунте предположений, допущений, не всегда имеющих смыл "в реальной жизни", но лишь выхватывающих какую-то одну сторону изучаемого предмета, один аспект отношений.

Экономика как наука последние лет 60, после Самуэльсона, Эрроу и Дебру, развивается фактически как раздел прикладной математики. Однако непредсказуемость человеческой натуры при принятии разнообразных решений чрезвычайно усложняет моделирование реальной жизни и не позволяет строить точные прогнозы, за что экономистов все нещадно критикуют. Чтобы только начать понимать современную экономическую науку, разницу между теориями, их суть, уместность или неправильность этих упрощений и допущений, надо лет десять ее изучать на самом серьезном уровне, сначала на бакалавриате и в магистратуре, потом в докторантуре или аспирантуре, очень много читать по конкретной специальности — десятки, сотни статей. Студенты за четыре года бакалавриата видят лишь краешек этого айсберга. Весьма небольшая их часть уходит в научную деятельность, остальные же остаются в недоумении, не понимая, как все эти формулы, модели, гипотезы, рассуждения применить для повседневной работы. В лучшем случае они выносят общие принципы поведения потребителя, предприятия, правительства, но для дальнейшей работы на том же предприятии или в правительстве далеко не все приобретенные знания нужны, и далеко не все нужные знания они приобретают. А профессия экономического аналитика, особенно узкоспециализированного (в экономике труда, энергетики, инноваций, банковского надзора, семьи, пенитенциарной системы, производства, спорта — да чего угодно) очень мало у нас востребована рынком, судя по количеству исследовательских центров и уровню экспертизы.

Чему же тогда нужно учить в университете, если не науке?

Нет большой необходимости учить науке тех, кто не будет ею заниматься. А вот учить практическому применению научных данных, с упором на развитие в одной из множества специализаций, мне кажется, было бы более честным и имело бы больше смысла. Есть емкое английское слово policy, которое сложно перевести, что-то вроде "создание различных инструментов и методов управления и анализа". Более целесообразно учить работе с реальными данными и принятию решений на основе цифр, статистического анализа, а не просто наборам теорий. Работе в современных статистических пакетах, а не теоретической эконометрике. Работе в пакете построения моделей общего равновесия вроде GUMS, а не просто абстрактной теории общего равновесия. Работе в симуляторе действий центробанка, чтобы студент сам попробовал удержать инфляцию, безработицу и процентную ставку на заданном уровне, а не просто общим рассуждениям о центробанкинге.

И сколько у нас есть вузов в стране, которые готовят что-нибудь осмысленное?

Недавно я даже поспорил с одним человеком в Фейсбуке. Я сказал, что почти 80% наших выпускников экономических специальностей — просто непригодны, потому что студенты не готовы. Ни к чему. Ни к работе, ни к науке. Просто не готовы.

80% — это, по-моему, очень оптимистичный прогноз.

У меня есть подозрение, что эта цифра включает выпускников даже лидирующих вузов. Когда я вышел из Киево-Могилянской академии, я был заряжен разными идеями, позитивом, желанием что-то делать и умением учиться, но с точки зрения полученных знаний и навыков я, конечно, очень много добирал сначала в магистратуре, потом на программе PhD. Но даже на PhD ко мне не сразу пришло понимание того, чем я хочу заниматься в экономике, мне просто было интересно узнавать новое, и мне понадобилось несколько лет, чтобы осознать, куда двигаться дальше.

Многие мои однокурсники в Могилянке начали работать сразу после 4-го курса — консалтинг, аудит, компании строили. "Крафт Фудз", например, набирал целые отделы из студентов Могилянки. Позже целые отделы инвестбанков были заполнены выпускниками. Но в целом у нас очень мало университетов, которые заряжены на подготовку специалистов.

Причем мне кажется, что сам рынок не понимает, что такое готовый специалист. Рынок хочет выпускника с хорошим знанием какого-то продукта или метода, актуального на сегодня. Студент с базой, со знанием разных теорий воспринимается как "ботан", который жизни не знает и должен забыть все, чему учили в университете. А наш университет не может дать ни фундаментальную базу, ни обучить современным продуктам, которые к тому же меняются каждый год. Ни времени на это не хватает при текущей программе, ни преподавателей-практиков.

Сейчас крупные украинские компании сами доучивают молодых специалистов. Например, у ДТЭК — корпоративный университет, они со второго курса отслеживают перспективных студентов, "Киевстар" поступает так же.

Очень важна связь между бизнесом и образованием. Бизнес не особо желает вкладываться в общий продукт под названием "высшее образование", справедливо полагая, что он уже оплачен из их налогов, и практически не посылает внятных сигналов о своих специфических потребностях вузам, за редкими исключениями. Университеты же не совсем хорошо понимают спрос на услуги образования и совершенно неправильно понимают, какой продукт они производят. В результате вузы выпускают не тех, кто нужен бизнесу.

Университеты считают, что их продукт — образовательные услуги, а это не совсем так. Продукт университета — это студенты, точнее, выпускники. Университет не должен продавать образовательные услуги студентам или их родителям, он должен продавать готовых студентов бизнесу. Такая модель будет рабочей.

А если университет начинает продавать образовательные услуги родителям студентов, то мы получаем на входе спрос на веселую студенческую жизнь, за которую "уплочено", а на выходе — специалистов посредственного качества, которых нужно даже не переучивать, а учить с нуля.

При этом студенты не всегда понимают, зачем это все нужно, потому что все равно, пока они 500 грн не занесут, зачет не поставят.

Есть университеты, где коррупции или нет, или она минимальна. В принципе, если студент обладает знаниями, он везде сможет учиться нормально. Но никто не задает себе вопрос: зачем и кого мы готовим, какую работу смогут выполнять эти студенты после окончания?

Насколько важна работа с выпускниками?

Я бы сформулировал иначе: кто-то вообще беспокоится о своих выпускниках? Мы знаем, что за двадцать лет мы выпустили 650 человек (при общем наборе 700-750 у нас отпадает 10% в год — не тянут). И мы знаем, кто из этих 650 человек где работает, кто где учится, кто получил степень. Возможно, не по всем, но мы стараемся отслеживать основную массу. Сколько университетов так делает? А университеты, у которых 35 тысяч студентов, знают, где работают их выпускники? Кто-то видел подробные отчеты о выпускниках и их жизненных путях?

А зачем, если они даже не пускают выпускников на территорию? Я пыталась пару лет назад зайти в родной университет — не смогла даже проходную пройти, потому что на входе стоит охрана и говорит, что "выпускников пущать не велено".

Выпускники — огромный ресурс, и он у нас совершенно не используется. Я учился в Университете Кентукки, там есть библиотека имени Янга, выпускника. Он на создание этой библиотеки дал 5 миллионов, запустив краудфандинговую кампанию, которая собрала 21 миллион при общем бюджете чуть меньше 60 — и библиотеку назвали его именем. Этому событию предшествовала очень большая работа по привлечению Янга в фонд. Выпускники Гарварда пожертвовали своему университету 650 миллионов долларов, выпускники Принстона — 400 миллионов, и это только в одном 2015 году. Более половины выпускников топ-10 университетов хотя бы раз пожертвовали что-то для своей альма матер. В американских университетах созданы целые отделы по работе с выпускниками, которые тщательно отслеживают, где их выпускники работают, насколько они стали успешными, когда и как их можно привлечь.

Если посмотреть, как развиваются современные большие китайские университеты, — роль выпускников в этом просто громадная. Китай за 30 лет стал одним из ведущих государств с точки зрения качества студентов и профессоров, потому что их массово отправляли учиться за границу в очень хорошие вузы. Теперь эти студенты возвращаются и учат других, в результате чего Китай резко поднялся во всех образовательных рейтингах.

А у нас приходишь в университет, говоришь, что есть такая программа, как у нас, мы можем ваших студентов на глобальный уровень вывести, дать им толчок к мировому образованию, работе в лучших компаниях, и слышишь в ответ "вы у нас студентов забираете".

Мы говорим, что не забираем, а даем возможность студентам выйти на принципиально другой уровень. После нас им легче поступить на хорошую PhD программу за рубежом. После этого можно будет сказать, что это выпускник именно Одесского университета им. Мечникова получил PhD, скажем, из Принстона. Но даже в топовых наших университетах — во Львовском, Харьковском, в нашем Киевском — я часто слышал это "вы у нас забираете лучших выпускников". Даже точечное использование своих выпускников для продвижения имени университета на карте мира практически не используется.

У нас выпускники занимают ведущие роли в управлении школой (президент и председатель совета директоров — наши выпускники, получившие степени PhD в США), и также постепенно увеличивается поток денежных пожертвований от тех из них, кто уже достиг чего-то в жизни. Мне кажется, это более правильная модель, чем зависеть только от денег за обучение.

Неужели отечественные университеты хотят, чтобы их лучшие выпускники все время сидели при кафедре?

Это называется "академический инбридинг". Сначала работа на кафедре, потом он у нас аспирант, потом молодой преподаватель, тут же защищается, через десять лет уже профессор — и всегда в одном и том же месте.

Если посмотреть на опыт других стран, был такой физик, нобелевский лауреат Ричард Фейман, который получил степень бакалавра в Массачусетском технологическом институте, после чего его руководитель диплома отправил его в Принстон, сказав, что "у нас, конечно, тоже хорошо, но ты должен поехать туда, чтобы почувствовать что-то новое, другое".

Вот это открытие другого опыта чрезвычайно важно для того, чтобы человек состоялся как личность, как ученый, как специалист. Если он всю жизнь просидел у себя в университете, он других моделей просто не знает, он вращается лишь в узком кругу одних и тех же идей и людей.

Но ведь есть различные стипендиальные программы, обмен опытом, поездки…

У нас в любой школе должен быть академический предмет — провести 5 дней в другой стране, причем школьник там должен сходить хотя бы на 1 урок, чтобы понять, как это выглядит. Не только по музеям ходить, а посмотреть, как работает школа, кофейня, прачечная, заправка, больница, как они относятся к клиентам, как производят свой продукт. Экскурсия на любой завод в другой стране очень хорошо помогает понять, какие процессы происходят вокруг нас и чего мы вообще стоим в этом мире. Важно сравнивать и рефлексировать.

Мы задаем нашим абитуриентам вопрос, который нам кажется важным: "Где вы были за границей, по каким программам, какой у вас вообще заграничный опыт?".

Есть такая программа Work and Travel, когда студентов 3-4 курсов приглашают в США на 3-4 месяца, они там работают — кто в гостинице, кто в ресторане, плюс они еще путешествуют по Штатам, что позволяет им увидеть и производственную культуру, и богатство, и разнообразие страны. Так вот, студенты, которые приходят после Work and Travel, очень открыты, очень восприимчивы к изменениям, заряжены на улучшение мира вокруг себя, самостоятельны. Точно такие же впечатления от тех, кто ездил по программе обмена школьниками FLEX — они совсем другие люди.

Я один раз ехал в поезде из Киева в Запорожье с выпускницей программы FLEX. Она настолько иначе говорит, у нее совсем другая картина мира в голове, другое мышление, что сразу понимаешь, насколько это важно — увидеть мир, пожить в другой культуре хотя бы несколько месяцев. Мобильность очень важна как государственная программа человеческого развития.

У нас очень низкая мобильность. Во всем мире сильна трудовая миграция, а у нас это словосочетание вызывает панику у людей.

Потому что у нас для миграции нужна куча документов — привет нашей бюрократии.
Одна из основных целей образования — показать, как может быть иначе, открыть новый опыт. Мышление человека формируется достаточно рано, а потом окостеневает. Если человек не выходит из своего круга общения, если он все время вращается с одними и теми же людьми, его картина мира очень узка. Она может быть глубокой, хорошо проработанной, но очень ограниченной по отношению ко всему остальному миру, догматичной. И это расширение сознания легальными методами в виде миграции, книг, путешествий, обмена опытом — вот к чему должно подталкивать образование.

Но не у всех университетов есть деньги на отправку студентов за рубеж.

Есть и другие выходы. Не можете отправить студента за рубеж — сделайте телемост со студентами другого университета, другой страны, хотя бы соседнего города. Скайп-конференция — это же недорого, правда? Дайте им задание, чтобы они вышли на контакт с людьми в соседнем университете, чтобы они опросили жителей другой страны. Мои студенты несколько раз выполняли такие задания в рамках моих курсов — опрашивали людей в разных странах и потом сравнивали ответы, или брали данные из разных стран и тоже сравнивали влияние одних и те же факторов в разной среде. Дайте задание не просто статью из энциклопедии прочитать для реферата, а просмотреть учебную программу курса другой страны, прочесть учебник другой страны. Да хотя бы попробуйте организовать контакт своих студентов с другими людьми в вашем собственном городе, вне стен вашего вуза — этот опыт очень много даст для обучения в целом.