В ближайшее время условия ведения бизнеса будут только жестче — Елена Вольская

Відкрийте нові горизонти для вашого бізнесу: стратегії зростання від ПриватБанку, Atmosfera, ALVIVA GROUP, Bunny Academy та понад 90 лідерів галузі.

12 грудня на GET Business Festival дізнайтесь, як оптимізувати комунікації, впроваджувати ІТ-рішення та залучати інвестиції для зростання бізнесу.

Забронировать участие

Сегодня украинский бизнес вынужден работать в крайне тяжелых условиях: в стране идут боевые действия, закрываются как внутренние, так и внешние рынки. Валютный кризис еще больше усложняет ситуацию, промышленность сворачивается, а власть вводит новые правила и ограничения. Но Елена Вольская, управляющий партнер-основатель и директор консалтинговой компании EBS, уверена: наш бизнес не сдается и решительно настроен выжить. В интервью Delo.UA она рассказала, о том, как украинские компании переживают войну, какой должна быть роль государства и почему реформы без люстрации ничего не стоят.

Хотелось бы поговорить о том, как бизнесу адаптироваться к кризисным условиям.

Кризис у нас обусловлен в том числе военными действиями на территории страны. Но даже если бы таковых и не было, налицо все признаки экономического и валютного кризисов. У нас есть две территории — та, где идут военные действия, и та, где их нет. Малый и средний бизнес все равно работает и там, и там. Есть компании, которые либо остались работать на территории Донецкой и Луганской областей, либо пытались оттуда выехать на какое-то время, а сейчас пытаются вернуться. Есть более-менее мобильный бизнес, который можно вывезти в другое место и потом принимать решение, что компания будет делать дальше — остается, закрывается, начинает работать на другой территории или возвращается обратно, где, по сути, все под большим вопросом. Я знаю компании, которые возвращаются!

Но там риски какие!

Риски огромные, но малый и средний бизнес, как правило, локален. Он часто привязан к территории, где находятся его активы, то, с чем он работает, где его знают, где рынок сбыта — достаточно сложно все выстраивать снова. Но долгосрочности в таком подходе нет. Как бы ни развивались дальше события, эти территории не будут никем признаны. Если конфликт будет продолжаться, их финансировать никто не будет.

Мы сейчас о Крыме или о Донбассе?

О Донбассе. Но у Крыма тоже перспективы туманные, его тоже никто не финансирует. Продавать оттуда тяжело, туда — немного легче. Но, по крайней мере, там нет активных боевых действий, его статус спорный, но понятный. Статус же Донбасса не понятен никому. Очевидно, что он неперспективен для системного прозрачного бизнеса, системные инвесторы не будут туда идти — это даже не рассматривается. Мы больше смотрим на те компании, которые остаются на спокойных территориях, но, тем не менее, подвержены удару.

По крайней мере, у всех есть желание выжить, и — что я наблюдаю среди многих наших клиентов — нет желания громко жаловаться. Все понимают, что какой-то период времени нужно будет работать в более жестких условиях. Кроме всего прочего, в значительной степени на плечах бизнеса лежит волонтерская помощь. И в этой ситуации мы находимся уже год.

В нынешних условиях многие потеряли своих партнеров, нарушены определенные бизнес-схемы, поэтому все пытаются оптимизировать свои затраты. Как это осуществляется?

Классика жанра — это оптимизация процессов. То есть смотрят, что делается лишнего, ненужного и так далее. Где есть возможность (если это производство), рассматриваются другие материалы, но часто это приводит к потере качества, потому не всегда допустимо. Оптимизируются затраты на персонал — действительно, на рынке есть тенденция к сокращению. С учетом того, что у нас есть внутренняя миграция в связи с событиями в стране, это еще более усиливает конкуренцию на рынке труда и приводит к сокращению заработков персонала.

Такие же сокращения были в кризис 2008 — 2009 гг. Но сейчас бизнес пытается более взвешенно подойти к проблеме. Многие уже получили определенный иммунитет, научились быть более эффективными и считать деньги. Бизнес страдает и от потери рынков, и от покупательского спроса, страдает из-за курсов валют. И сокращением расходов на персонал невозможно отыграть эти потери.

Как влияют на бизнес требования НБУ по продаже валютной выручки?

Я не являюсь сторонником такого жесткого регулирования. Некоторые компании продают бОльшую часть валютной выручки, но все же это оборотка. Если расчеты постоянно идут в валюте, хорошо если есть запас на счету и не нужно ее покупать. Это позволяет сохранить средства по тому курсу, по которому они были приобретены ранее. Естественно, для бизнеса это менее болезненно, чем продать сегодня по 12 для того, чтобы завтра купить по 14 — и то, если удастся. Кроме того, идут дополнительные затраты на операции, непосредственно связанные с покупкой-продажей валюты. В нынешних условиях, когда считается каждая копейка, это существенно. С другой стороны, если не вводятся никакие ограничительные меры, есть риск дальнейшего расшатывания валютного рынка, что может привести к еще большим потерям для бизнеса. Это палка о двух концах.

Налоговая реформа, которую, возможно, примут — это тоже в какой-то мере стресс...

Некоторые изменения будут иметь определенные негативные последствия для любой компании — это касается регулирования НДС. Закон уже принят, он вступает в силу с 1 января. Это регистрация налоговых накладных, открытие НДС-счетов и т.д. Есть мнение, что основная цель такого нововведения — борьба с теневыми схемами по отмыванию НДС. Есть другое мнение — что это не самый эффективный способ борьбы, и наверняка найдутся умельцы, которые предложат новую схему. Я скажу лишь, что для бизнеса авансовые платежи НДС — это примораживание оборотных средств, потому что какую-то часть денег из оборота нужно держать на НДС-счету. Причем речь не идет об 1/6; скажем, 1/9, 1/10, 1/12 оборотных средств — но это все равно много. Нас сейчас, по сути, никто не кредитует, тем более не кредитует на льготных условиях. Если у нас сохраняется параллельная напряженность, связанная с курсом валют, падением рыночных потребительских настроений, бизнесу, безусловно, будет еще тяжелее.

Изменится и учет налога на прибыль, плюс появятся определенные ограничения.

Наиболее яркое противоречие в том, что бухгалтерский учет приравнивается к налоговому, и то, что мы сейчас условно считаем формой 2 (учет прибыли и убытков о финансовом результате), цифра прибыли, которую мы получаем, будет базой для начисления налога на прибыль.

Механизм введения любых ограничений, о которых идет речь, еще непонятен. Если в компании с оборотом до 20 млн грн эта цифра не будет корректироваться, то все затраты, которые компания сочла затратами, не могут быть оспорены. Они считаются все равно налогооблагаемыми (то, что мы привыкли считать валовыми затратами). Что касается компаний с оборотом свыше 20 млн, то наверняка там будут корректировки. Очевидные изменения там связаны с амортизацией, роялти, со стоимостью внутренних кредитных средств, процентами — теми вещами, за счет которых традиционно возможно управление налоговой нагрузкой.

У нас есть проблема с бухгалтерским учетом. Каким будет переход от налогового учета к бухгалтерскому?

Будем учить бухгалтерский учет! Для многих бухгалтеров ориентиром была налоговая отчетность, и в связи с этим — налоговый учет. Налоговая инспекция тоже проверяла то, за что она отвечает — налоги; она не проверяла данные бухгалтерского учета. У нас сложилась такая ситуация, что и та, и другая сторона не очень хорошо знают бухгалтерский учет. Конечно, бухгалтера его ведут, но часто это неполноценный бухучет. То, что часто остается за рамками, — это реальный учет бизнеса, то есть управленческий учет. Его нужно будет доучивать бухгалтерам, и почти с нуля учить инспекторам. Последним будет сложнее, потому что они, как правило, еще и профильно поделены: одни проверяют НДС, другие — налог на прибыль, третьи — налог на доходы физлиц.

Здесь я вижу даже не столько роль аутсорсинга бухгалтерского учета (хотя, возможно, на него вырастет спрос), сколько роль аудита. Все-таки аудит хорошо знаком с бухгалтерским учетом, наверное, возрастет запрос на проверку качества учетных данных. По-хорошему, на это могут и налоговики больше полагаться, и собственники предприятий.

Обсуждалась даже идея, чтобы заменить отчасти налоговые проверки аудиторскими.

Я думаю, что в этом есть разумное зерно, по крайней мере, для предприятий с определенным оборотом. Но тот вариант, который обсуждался раньше, еще при предыдущем правительстве, рассматривал возможность перенести финансовую ответственность на плечи финансовых аудиторов. С моей точки зрения, это неприемлемо — аудитор только проверяет эти данные, при этом никогда не проверяет все 100%, он полагается на какую-то системность. Большее вовлечение аудиторов и меньшее — непосредственно налоговых проверяющих в целом должно привести к улучшению качества самого процесса.

Как решили эту проблему в Европе, к примеру? Там есть такая практика?

Наверное, нельзя сказать о Европе в целом, в каждой стране есть своя история. Стандартная практика взыскания налогов, которая применялась у нас и применяется по сей день, это фискальная практика. Если существует установка проверять компанию раз в три года, то есть уже презумпция виновности, подозрение, что у компании что-то будет не так. Всегда устанавливается план для проверок и план для взыскания штрафов, пени и так далее. При таком подходе за день просрочки уплаты какого-то налога, случайной или неслучайной, идут существенные штрафы. То, что работает в более развитых странах (не важно, Европа это или нет) — это принцип добровольности в уплате.

В Европе значительно больше предприятий разного уровня проходят через аудиторские проверки, в том числе финансовые. Да, если есть оправданное подозрение, что предприятие недоплачивает или допускает нарушения, то прицельные проверки возможны, но нет никаких планов. Есть этакий assumption, что бизнес платит налоги. Есть страны, где это больше ложится на плечи аудитора — он должен подписать и подать налоговую отчетность. Это не европейская практика. Если уже аудитор подписал и налоговая приняла, и если не возникнет конкретных подозрений против компании, то налоговая не придет системно раз в квартал "докачивать" еще каких-то пару миллионов.

Как побороть эту систему, когда бизнес должен доказывать, что он невиновен, а не наоборот?

Это замкнутый круг, обе стороны должны иметь одинаковое желание его разорвать. До тех пор, пока бизнес будет верить, что налоги — это как раз та статья, на которой можно оптимизировать затраты, до тех пор они будут вызывать желание гостей приходить чаще — это с одной стороны. С другой стороны, налоговая должна показать, что ее степень доверия бизнесу растет. Это проявляется в том, что бизнес меньше проверяют, ему предоставляют налоговые послабления, налоговые льготы — даже в условиях кризиса. Потому что ту ситуацию, в которой бизнес фактически оказывается, лучше сделать легальной, не заставляя уходить в тень. Но должна быть уверенность, что уплаченные налоги расходуются разумно, а не "на Межигорье".

Каждое новое руководство налоговой то и дело говорит о диалоге с бизнесом, но как-то не складывается. Никто никого не слышит?

Я не могу сказать, что совсем не слышит. Уже прошло огромное количество поправок к законопроектам. Пока мы их не видим, но они в работе, и появились они за счет того, что их инициирует бизнес.

Бизнес должен быть заинтересован в том, чтобы реформировать налоговую систему. Более того, реформа не может пройти волной — сделали что-то и расслабились. Какой бы кодекс сейчас ни был принят, в него будут вноситься изменения в следующем и в 2016 году. В любом случае будут большие изменения, которые должны находить отражение в способе накопления и распределения сборов. Если крупный бизнес этой работой занимается, то малый и средний часто ее игнорируют, просто выпадают из процесса. Крупный бизнес работает через ассоциации, клубы, через тот же ЕBA, для иностранного бизнеса — Американская торговая палата. Понятно, что не всего удается добиться, но многого.

Кстати, об иностранных компаниях. Они уходят с рынка?

Кто-то уходит, кто-то заморозил деятельность. Те, кто хотели входить, ждут позитивного сигнала. Как только у нас начнут появляться позитивные сигналы стабилизации ситуации (прежде всего политической), то интерес к стране появится однозначно. И все равно не нужно забывать о высокорисковых инвесторах, которые как раз любят прийти в такой момент — заработок значительно выше. Думаю, мы увидим разные возможности в следующем году.

Как вы считаете, какие изменения в законодательстве нужно предпринять прежде всего?

Я не могу сказать, что в первую очередь, а что во вторую. Это комплексная реформа, которая не может произойти за один день. Судебная реформа — это очень хорошо, но какой бы она ни была, судьи должны заниматься своей работой — справедливым судом, чего у нас не было долгие годы. Если суд работает за деньги одной или другой стороны, то это уже не суд.

Вопрос не в реформе. Если там работают люди, которые уже хоть раз в это руки опустили, то нет никаких гарантий, что они не будут делать это снова. Речь идет о большой смене персонала — везде, во всех органах.

Наверное, для налоговой это тоже актуально?

Налоговая часто использовалась как механизм сбора денег для передачи "не себе". Я не могу сказать, что на уровне обычных инспекторов все настолько испорчены. С другой стороны, если сейчас пройдут сокращения в налоговой, даже трудно представить, где им найти применение. Им придется многому учиться, чтобы идти на сторону бизнеса. Даже если они выучат тот же бухучет, это еще не гарантия того, что они смогут работать в бизнесе. Они за столько лет так привыкли быть по ту сторону баррикад, что возник некий ментальный барьер.

Да, и наоборот — тоже. В кадровом совете при Государственной фискальной службе жаловались, что бизнес не хочет идти на должности руководителей.

Для любого работающего человека, который имеет относительно адекватный доход, переход на государственную должность — это чистая благотворительность. Или же ты становишься частью системы, которую мы пытаемся менять. Зачем? Для того чтобы привлечь профессионалов в государственный аппарат (других людей!), нужно создать условия. К таковым относится в том числе нормальная зарплата, которая не стимулирует коррупцию. Пожалуй, единственный способ — это реальное сокращение численности. Этот ФОТ нужно переделить на значительно меньшее количество качественных работников.

Как вы считаете, насколько можно было бы безболезненно сократить их количество?

Я радикал. Десять тысяч людей достаточно. Это большой шок, я понимаю. Тем более сложно на это отважиться перед выборами — сколько голосующих самих сотрудников, плюс их семьи, друзья, знакомые. К тому же такой шаг не может быть спонтанным, чтобы не было социального взрыва. Допустим, сейчас мы принимаем решение о сокращении. Нагрузка на заработную плату будет еще долго, пока мы проведем сокращение, плюс социальные гарантии. Конечно, чем раньше это произойдет, тем лучше для страны, потому что затраты будут эффективно перераспределяться.

И что делать с безработными чиновниками?

Есть опыт других стран, которые через такие процессы проходили — это дополнительный фактор развития малого бизнеса. Налоговики могут обучаться и становиться теми же аудиторами. Я понимаю, что далеко не все из них смогут адаптироваться, но, по крайней мере, об этом нужно позаботиться.

Если мы сократим милицию, то милиционера-сержанта, конечно, можно отправить строить дорогу. Что касается других частей госаппарата, нужно признать, что их реально некуда отправлять. Но есть достаточно технической, консультативной донорской помощи, которую нужно просто запрашивать — по тем же миссиям Евросоюза, USAID. Я уверена, что приедет много людей, готовых поделиться опытом.

Что, если бы вас позвали в Киевское управление налоговой, например?

Я, наверное, не пошла бы. Правила игры не решаются на таком уровне, это сугубо исполнение. Если идет речь о том, что нужно стать на какую-то схему регионального управления, чтобы поменять все внутри — это качественный процесс, тогда да, нужно решаться. Но идти на должность, чтобы просто закрыть вакансию, которая ни на что не влияет, будет неинтересно. Люди из бизнеса придут, если поймут, что пожертвовав чем-то, они смогут на что-то повлиять.