Чему крупнейший фонд по борьбе с раком "Таблеточки" хочет научиться у бизнеса, а чему может сам научить

Наверное, о фонде "Таблеточки" в Украине не слышал только совершенно изолированный от медиа человек. Ребята уже 5 лет подряд отстаивают интересы детей, больных раком. За это время фонд помог более 6000 детей, наладил оказание паллиативной и психологической помощи, активно продвинул донорские инициативы. И, как любая структура, "Таблеточки" хотят эффективно расти и развиваться. Чтобы понять, как это сделать, фонд пришел в конкурс CEO4U.

Почему "Таблеточки", благотворительный фонд, решились на участие в конкурсе для предпринимателей?

В благотворительности, как и в любом бизнесе, есть внешняя и внутренняя составляющие. У нас внешняя — фандрайзинг, общественные и медиаинициативы. Да, они немного отличаются от бизнеса, но в чем-то похожи: фандрайзинг можно сравнить с продажами, просто мы продаем людям желание помочь. Красиво упаковываем — либо в акцию, либо в партнерский проект и предлагаем клиенту.

При этом внутренняя составляющая ничем не отличается от предприятий — нам точно так же нужно нанимать персонал, мы сталкиваемся с проблемой масштабирования, эффективности использования ресурсов, роста, финансовой отчетности, управленческого учета. Все то, что есть в обычных структурах, есть и в благотворительности.

Мы решили, что нам очень нужно поучаствовать в этом конкурсе, именно с такими — более общими — проблемами. Надеемся, нам повезет с ментором.

Назовите главные бизнес-проблемы вашего фонда.

Первая — эффективность использования ресурсов. За последний год мы очень выросли. Теперь нас не 4, а 15 штатных сотрудников. И количество проектов помощи выросло с 4 до 12. Сейчас мы хотим правильно и более эффективно распределить задачи между сотрудниками, сделать оценку качества нашей работы. Мы бы хотели сделать внутренний аудит процессов и внедрить KPI. Нам важно ежедневно улучшать эффективность нашей работы ради наших подопечных детей. При этом важно понимать, как фонду при всех наших планах не скатиться в мрак бюрократической корпорации?

Вторая — внутренняя культура и подбор персонала. Люди к нам преимущественно приходят по зову сердца, готовые делать добрые вещи. В то же время мы ищем и определенные менеджерские компетенции. Так сложилось, что в фонде всего один человек, который до этого работал в благотворительности. Все остальные пришли из реального сектора: Deloitte, Shell, ASUS — другие международные и украинские компании. Мы одновременно и менеджеры, и есть что-то, что нас драйвит внутри.

Нам нужно найти правильный баланс в подборе персонала. Это должны быть люди, которых движут не только их профессиональные способности, а и причастность к чему-то большему, но при этом они не станут впадать в мессианство.

Сложно ли совмещать внутри благотворительную и бизнес-составляющую? Как не опустить руки — разные случаи бывают…

Важно понимать и постоянно себе повторять, что мы не спасаем жизни — мы не всесильны, мы не Бог. Даже если вывернемся наизнанку и сделаем все возможное, достанем какой-то сумасшедше дорогой препарат за десятки тысяч евро, который можно найти только в одной стране, все равно он может не спасти ребенка.

То, что мы можем сделать — эффективно выполнить нашу часть задачи. Но лечат врачи, а выздоровление вообще зависит от каких-то высших сил, которые способны склонить чашу весов в ту или другую сторону в любой момент лечения. Надо постоянно повторять себе — ты не всесилен.

У нас были разные истории — смешные и не очень. Партнер (благотворитель) обращается и говорит: "Я вам дам $10 тысяч на какой-то препарат, но он должен 100% помочь ребенку". Нужно объяснить человеку, что могут быть огромное желание и средства, но это не факт, что ребенок выздоровеет, даже если у него будут самые лучшие врачи и самые лучшие препараты.

В Украине в части онкологии нужно обладать железной выдержкой. У нас выживает только каждый второй ребенок, когда в мире выживаемость — 80-90%. Нам еще расти и расти.

По причине необеспеченности препаратами, уходом?

Необеспеченность препаратами — самое важное, от этого зависит успех лечения. Протоколы лечения включают четко расписанные не только этапы применения тех или иных средств, но и сроки. Задержка в 1-2 дня сбивает всю схему лечения. А за это время у ребенка может развиться сопутствующая инфекция, грибок, или еще что-то, что помешает дальнейшему эффективному лечению. Своевременное предоставление помощи — это ключевое. Второе — это наличие адекватных условий лечения, отделений. Корпуса, к примеру, ОХМАТДЕТа — 1939 года постройки! Они насквозь пропитаны грибком и инфекциями. Пока мы не достроим новый корпус больницы, — а строят его с 2011 года, — в нашей стране не будет прорыва в лечении онкозаболеваний.

У нас не единожды были из-за этого конфликты с Минздравом. Они привозят 50% препаратов и отчитываются, что все сделали. Но это же не так. Ведь 50% борща — это вода. Остальные 50% — мясо, картошка, овощи. Водой же сыт не будешь. Так и в лечении — если есть только половина нужных препаратов, ты ничего не можешь сделать.

В бизнесе часто мотивация — получение денег. Чем отличаются ваши мотивации? Что разграничивает благотворительность и бизнес?

Одним из наших важных принципов остается человечность. Благодаря консультационному проекту с Deloitte мы внедрили политику предоставления адресной помощи, политику закупок, правила, процедуры. Но хочется сохранять человечность по отношению к нашим подопечным и партнерам и не превратиться в какую-то просто бюрократическую строгую корпорацию, в которой не останется элемента спонтанности, элемента для плана "Б", для плана "В".

Например, применение наличных. Мы стараемся максимально от него уйти. Но приобретение медикаментов за границей, которые не зарегистрированы в Украине, без них невозможно. Такие лекарства никак нельзя легально купить и легально оперативно завести. Да, можно получить решение МОЗа, получить решение Минсоца о ввозе гуманитарки, но это месяц-два. В лечении онкологии нет столько времени и наличие некоторых препаратов — это вопрос жизни и смерти.

У нас есть и длинный путь, к которому мы тоже параллельно идем — это переговоры с производителями, чтобы они заходили со своими лекарствами в Украину. Вместе с юридической компанией Arzinger и "Пациентами Украины" в прошлом году мы добились значительной дерегуляции фармсектора. Президент подписал этот закон в этом году, депутаты проголосовали, подписали, сократили процедуру регистрации до семи дней. И теперь мы просто "бомбим" производителей медикаментов письмами "Приходите в Украину, пожалуйста, вы нам здесь нужны!" Но пока они не пришли, у нас нет другого варианта, как покупать лекарства за наличные.

Поэтому мы хотим разграничить, сохранить этот баланс между строгой структурой и в то же время возможностью оперативно помогать.

Чем вы отличаетесь от других благотворительных фондов? Сферой деятельности — понятно, чем еще?

Мы всегда шли через позитив. В своих месенджах стараемся использовать истории конкретных детей по минимуму. Да, у нас есть подопечные, которым мы собираем на операцию. Но некоторые благотворители часто привязываются к детям, которым помогают, и, если потом этот ребенок умирает, у благотворителя возникает блок. Человек потом перестает быть благотворителем, он закрывается. Поэтому мы стараемся собирать на бренд фонда. По нашей статистике, адресно на ребенка приходит максимум половина суммы. Это потолок. Все остальное "Таблеточки" дают из общего "котелка", который мы собираем другими способами.

Мы больше рассчитываем на физлиц. По мировой статистике, 70% средств приходит именно от них. Многие другие фонды зависят от одного донора — это неправильно. Здесь, как в бизнесе: если у тебя один или два крупных клиента и они ушли — все, прощайся с половиной бизнеса. То же самое и здесь. Но когда у тебя сотни и тысячи небольших доноров, у тебя больше уверенность в прогнозировании своих проектов и расходов.

По каким правилам бизнеса вы играете на рынке благотворительности?

У нас есть правила, которые могут играть и в минус, и в плюс, с точки зрения работы с подопечными. У нас есть четкие правила работы, выполнения которых мы требуем от родителей. Если родитель не выполняет этих правил, его ребенок не может быть нашим подопечным. Это страхует нас от обвинений в беспричинном отказе. Нас часто спрашивают: "Как вы можете отказывать? К вам обращаются, а вы отказываете и не помогаете?".

По сути, это как воронка — к нам обращается очень много людей. Когда они слышат наши правила, половина разворачивается и уходит. Они не хотят давать выписки со своих счетов, показывать свое финансовое состояние. Но мы же не можем на глаз оценить, нужна помощь человеку или нет. Они не хотят брать рецепты от врачей. Врачи очень неохотно дают рецепты и надо действительно постараться их уговорить это сделать. Но ведь это жизнь твоего ребенка! Кому-то не подходят клиники, с которыми мы работаем, или страны. Кто-то хочет купить препарат с черного рынка, а мы никогда этого не делаем (как минимум потому, что не уверены в качестве лекарств).

Есть люди, которые просто хотят налички. А мы даем либо препарат, либо платим на клинику. У нас также есть паллиативная программа, где мы помогаем детям на финальных, терминальных стадиях в бытовом плане. Допустим, можем купить стиральную машинку либо микроволновку. Мы это покупаем или находим благотворителя, который это купит, и привозим уже то, что им нужно.

Какая самая частая причина, по которой люди разворачиваются и уходят? Что их больше всего обычно смущает?

Они не готовы быть открытыми. К сожалению, у родителей, дети которых долго болеют, возникает определенная зависимость от помощи. Некоторые люди начинают пользоваться болезнью ребенка для получения различных благ. Так, у нас была семья, которая не хотела съезжать из амбулаторной квартиры в Киеве после окончания лечения, потому что им нравилось жить в Киеве. Но фонд не может оплачивать квартиру тем, кто уже выздоровел.

Очень часто были случаи, когда родители становились в очередь к разным фондам, везде им понемногу помогали и в итоге у них выходило намного больше денег, чем необходимо. Есть родители, которые отдают это другим детям. А есть те, которые считают, что это — компенсация за их горе. Например, у нас был случай, когда маме на карточку люди перевели 300 тыс. грн, ребенку они не понадобились на лечение и она оставила их себе. Этого бы не было, если бы деньги были на счету у фонда — их бы получил тот ребенок, которому бы они понадобились.

Мы говорим, что всегда лучше помогать через фонды. Мы всегда следим за тем, как используются наши деньги.

Конкурс — это менторство. Как ты видишь и понимаешь менторство? И как вы видите его в фонде?

Наша проблема не уникальна. Но хочется набить поменьше шишек, ведь в нашей сфере мы работаем с вопросами жизни и смерти.

В бизнесе ты можешь недополучить прибыль, сработать с меньшей маржинальностью, потратить на производство больше денег. Здесь чем больше денег мы используем неэффективно, тем меньше помощи получают наши подопечные. Поэтому мы хотим найти человека, который сможет помочь нам избежать ошибок и построить дальнейшую работу, проанализировать, где, как и что мы делаем не так или не до конца так, и помочь нам скорректировать дальнейший путь.

Мы будем расти и развиваться, у нас большие планы на следующий год по расширению направлений помощи, и чтобы оценить, как правильно готовить плацдарм для дальнейшего рывка, нам нужен наставник.

Был уже опыт менторства с чьей-то стороны?

Одного ментора у нас не было — кто бы полностью оценил нашу работу. У нас были консультационные проекты с Deloitte по юридической и финансовой части. Нас консультирует юридическое бюро ЕПАП, которое помогает нам вести законотворческую деятельность — готовят с нами законопроекты, приказы. Были рекламные агентства, которые помогали с медийными кампаниями. Но человека, который смог бы как опытный СЕО посмотреть на это все, не было.

Чего вы ожидаете от самого ментора? Каким он, по вашему мнению, должен быть?

Хочется, чтобы он был универсальным. Хочется, чтобы он понял наше желание быть профессионалами, но людьми, и помог нам соблюсти этот баланс.

А вы давали какие-то консультации другим фондам?

Постоянно. Это одна из наших целей — развивать третий сектор в Украине. Своим опытом мы делимся — рассказываем и про проблемы, которые у нас возникали, и про позитивные стороны. Но в основном другие фонды больше интересует фандрайзинг — как собирать деньги. Они считают, что есть какая-то магия, которую использовали "Таблеточки", и внезапно им в руки потекли миллионы. Но это не произошло внезапно, в один день, это очень кропотливая, долгая работа. Мы только на второй год получили свой миллион. Очень много советуются по медийным кампаниям, адвокационным вопросам.

Расскажи о ваших действующих направлениях и куда вы собираетесь расширяться?

Мы избрали для себя сферу защиты интересов онкобольных детей. Мы хотим быть в каждой точке, где нужна помощь онкобольному ребенку или его семье. Начинали с медикаментов, расходных материалов, оборудования, ремонтов больниц, потом появилось лечение за рубежом — когда мы поняли, что собираем больше, чем на лекарства, но детям мало одних лекарств — им нужно и лечение, которое не оказывают в Украине.

Следующим этапом запустили паллиативную программу — это неизлечимо больные дети, которым современная медицина не может помочь. Но в то время, которое им отведено, их жизнь можно сделать качественно лучше. Будь-то исполнение мечты — поплавать с дельфинами, покататься на пожарной машине, или помочь родителям, чтобы ребенок ел свою любимую еду. И, конечно же, качественное обезболивание, потому что нужные препараты очень сложно доставать, тем более те, которые подходят детям.

Мы очень хотим в следующем году сделать большую классную образовательную программу для фондов в партнерстве с одной из бизнес-школ. Для нас также очень важно донорство — чтобы люди не боялись сдавать кровь. И волонтерство — потому что очень много людей помогают нам не финансово, а профессионально — своими знаниями, умением, временем. Мы занимаемся образованием медиков — делаем семинары как в Украине, так и отправляем их за рубеж. Это как раз одна из наших зон роста.

Что мы собираемся делать? Запустим реабилитационное направление для детей, которые уже закончили лечение. Ребенок, который год-полтора просидел в четырех стенах и видел только маму, сталкивается с психологическими проблемами. И правильно вернуть его в социум — это очень большая задача. Также важно работать непосредственно с самим социумом, ведь до сих пор считается, что рак — это приговор, иногда слышим, что рак — это заразно. Когда мы только начинали снимать квартиры для наших подопечных детей, один из хозяев сказал: "Нет, ну вы что? Я потом буду тут жить и заболею раком".

Мы хотим выпустить серию информационных книг, материалов — если ваш близкий заболел раком — что это за болезнь, через какое лечение он проходит, как ты можешь ему помочь. Для разных аудиторий. Это очень важно, чтобы у людей было больше информации, потому что мы всегда боимся того, о чем не знаем.

Как вы видите себя через несколько лет?

Ни в одной стране мира онкология не лечится только за счет страны, поэтому мы будем продолжать работать. Мы останемся в направлениях психологической, эмоциональной поддержки, потому что это то, что могут сделать только волонтеры — ни один социальный работник, ни один врач не заменит того душевного тепла, которое дает "горящий" волонтер.

Мы хотим очень много работать со школьниками. Уже год этим занимаемся и видим, насколько это отзывчивая аудитория. Они готовы учиться помогать и мы понимаем, что спустя 10 лет они будут приходить к нам как благотворители. Это очень благодатная почва.

Мы хотим поменять определенные процедуры в нашем законодательстве, в нашем Минздраве, чтобы сделать их более адекватными, чтобы они работали и помогали. Чтобы человек, который сталкивается с этой бедой, не становился нищим. Сейчас все, кто сталкивается с онкологией, моментально остаются без всего.

Так далеко сложно смотреть. Когда мы начинали, не думали, что будем заниматься, например, системными изменениями. Сейчас мы уже добились нескольких. Надеемся, что в обозримом будущем благодаря нашей работе детский рак в Украине будет излечим хотя бы в 70%.

Предполагаете какие-то трудности в процессе менторинга?

Во-первых, нам нужно внутри у себя договориться, принять те все советы, которые мы услышим, и правильно потом их адаптировать. Мне кажется, что могут быть определенные трудности с перестройкой — может быть, мы услышим какой-то инсайт, к которому мы будем не готовы и будет сложно его принять. Мы тоже проходили через разные этапы. Например, было сложно увольнять людей. Есть что-то, с чем тебе удобно, а оказывается, что все нужно делать не так, и эта смена положения тумблера может даться со скрипом. Но я уверена, мы справимся ради наших подопечных.