В информационной войне не обойтись без формирования образа врага — Елена Добржанская

Чего не хватает в арсенале информационного оружия Украины, чтобы выиграть информационную войну, сколько Россия вкладывает в "промывку мозгов", как и зачем формируется образ врага и как украинцам привыкнуть жить в ожидании угрозы, но не сойти с ума
Забезпечте стрімке зростання та масштабування компанії у 2024-му! Отримайте алгоритм дій на Business Wisdom Summit.
10 квітня управлінці Арсенал Страхування, Uklon, TERWIN, Епіцентр та інших великих компаній поділяться перевіреними бізнес-рішеннями, які сприяють розвитку бізнесу під час війни.
Забронировать участие

Delo. UA узнало у доцента кафедры международной информации Института международных отношений КНУ им. Т. Шевченко, кандидата политических наук Елены Добржанской, можно ли говорить о конкретных временных рамках информационной войны между Украиной и Россией, почему наш инструментарий информационных технологий слабее, чем у северо-восточного соседа, и для чего стране нужен хорошо сконструированный образ врага.

Поскольку интервью вышло весьма объемным, то, по сложившейся уже традиции, мы разделили его на 2 части.

Часть первая.

Насколько корректно ставить вопрос, проигрывает или выигрывает Украина информационную войну? Поскольку это вопрос процесса, а не конечной цели.

В отличие от войны неинформационной, в которой четко понятно начало, этапы, завершение, информационная война имеет свои особенности. Мы не можем точно, день в день, определить ее начало и конец. Механизмы запущены, а окончательные выводы делать рано. Во-первых, Украина стратегически не готовилась к этой информационной войне, в отличие от России. Во-вторых, кроме полученных в наследство от старой власти проблем, Украина столкнулась с аннексией территорий и войной. В таком случае при выборе между срочным и важным, приходится выбирать в пользу срочного. И хотя на всех государственных уровнях говорят о том, что эта война в первую очередь — война смыслов, война за головы, чиновники не готовы задействовать финансовые ресурсы для информационной работы. Кроме того (и это очень важно), они демонстрируют непонимание, что информационная политика государства выходит далеко за рамки проблем цензуры и сетки вещания. Это система стратегических коммуникаций, без которой говорить о победе невозможно.

Россия же не просто готова к войне, она вкладывала и вкладывает большие деньги, — упоминают о сумме в 300 миллионов долларов за текущий год. Эти данные, конечно, не проверены, но такая статистика обсуждается. В любом случае, они не жалеют ресурсов: кибервойска на уровне оплаченных троллей, проплаченные журналисты, агентурная сеть, которая работает не только в Украине, но в любой стране мира, современное дорогостоящее оборудование. Как пример, вспомните, прошлой зимой участникам Евромайдана приходили смс с угрозами, а в начале военных действий с этой проблемой столкнулась и армия на востоке Украины. Причем смс и звонки с угрозами поступали и бойцам и их родственникам. Тут мы, к сожалению, в техническом плане очень отстаем.

Оглядываясь назад, начинаешь понимать, что в 1991 году силы, которые держали в стальных тисках республики СССР, никуда не исчезли. Вероятнее всего они правильно оценили, что при сложившейся ситуации удержать всех одновременно не удастся, и временно затаились продумывать стратегию возврата в новый СССР. Сейчас многие ассоциируют наши беды с Путиным, датируя отступление России от демократического курса 2000 годом. К сожалению, Путин в этом процессе — не первый и не единственный. Тут крайне интересно рассматривать и другие персоналии, которые долгое время были у власти. Возьмем, например, Евгения Примакова. В СССР он сделал головокружительную карьеру от журналиста международника до руководителя Центральной службы разведки, а в новоиспеченной РФ возглавил сначала Службу внешней разведки, потом МИД, а в 1998 году стал премьер-министром. Нынешние идеи на государственном уровне разрабатывали в России все время. Достаточно посмотреть динамику конфликтов, которые сопровождали историю РФ с ее основания (Чечня, Приднестровье, Грузия). Кстати в свете текущих проблем мы поменяли их оценку, а ведь еще совсем недавно чеченец и террорист для большинства украинских граждан были почти синонимами. Борясь с вольными народами по очереди, растаптывая их идентичность, Россия демонизировала врага. Теперь по этой же схеме мы стали "хунтой" и "фашистами". У россиян в этом большой опыт, а у нас такого опыта, слава Богу, нет.

То есть нынешние антиукраинские идеи в России — не новоприобретение, вследствие событий Майдана и дальнейшей активности на юго-востоке?

Нет, они никуда не уходили. Работа в этом направлении велась постоянно. Задействовали соответствующие кадры — покупали журналистов в Европе и Америке (это в целом известные факты). Вся эта машина когда-то работала на Советский Союз, и по наследству досталась Российской Федерации. На первых этапах, до 2000 года, это не было так откровенно, да и риторика была несколько другая. Тогда еще поддерживались формулы "демократия", "Европа как друг", "Запад нам поможет". С 2000 года риторика поменялась, но сама эта война началась давно, и велась постоянно.

Возьмем такой простой пример, как борьба за формулировку "на Украине" или "в Украине". Это тоже элемент смыслов, тут все четко: если "на" — то "на территории", если "в" — "в стране". Вроде бы разница понятна, она определяет, как говорить по отношению к Украине. Но Россия всегда настаивала на том, что так привыкла, ей так удобно, и будет говорить так. Потому, выиграли мы или проиграли — вопрос сложный. Конечно, хочется выиграть. Но на самом деле на сегодня мы сильно отстаем. Мы не успеваем реагировать на новое, а нужно еще и в старом разобраться.

Из относительно нового, в частности, — соцсети и непосредственно страница "Антимайдан". Эта страница ведется на более десятка языков публикаций, включая китайский и сербский, а контент постоянно обновляется. Это очень серьезный ресурс. На нашей стороне преимущественно волонтеры, патриоты, которые самоорганизовываются, и по мере сил заполняют информационное пространство. При этом многие из них абсолютно незащищены от вирусных атак, да и последствия посерьезней тоже не исключаются. Нам крайне важно работать с иностранной аудиторией, но для этого диалог должны вести не боты, а реальные люди с личными профилями в соцсетях, фактически ставя под угрозу личную информационную безопасность.

И МИД, и Министерство Обороны пытаются формировать дискурс, но количество их сотрудников, реально привлеченных к этой работе, ничтожно мало, поэтому они обращаются за поддержкой к патриотически настроенной молодежи, опять-таки, волонтерам, не обеспечивая их ресурсами. Государство не готово платить за такую работу. Это проблема.

Как всегда, все упирается в деньги.

Конечно, не все упирается в деньги. Но нельзя же с луком идти против пушки. Существует армия, которая одета, обута, подготовлена технически. И существуют люди, которые сопротивляются на уровне волонтерских движений. Да, на Майдане люди с касками и деревянными щитами смогли противостоять организованному вооруженному давлению, но на самом деле это неравные силы. В таких крупных масштабах и спецоперациях, как российско-украинская информационная война, это просто нереально. Кроме того, соцсети — это только часть, в определенной мере, часть ситуационная. Волонтеры не пишут школьных учебников, они не снимают сериалов, не могут регулировать дискурс госструктур и официально отвечать на заявления иностранных политиков. Это проблема, которую должно осознать и решать государство, и она требует капиталовложений.

Сейчас у общества есть запрос на открытость власти, обществу нужна обратная связь, которой почти нет. Хотя обнадеживает, что в украинскую политику приходят люди, которые понимают специфику коммуникаций. МИД радует, когда возмутительное требование РФ признать Новороссию на официальном уровне троллят историями про село Новороссия. В таких ситуациях мы выигрываем, а самопровозглашенный "старший брат" к этому совершенно не готов.

Если смотреть по набору инструментов, чего у нас нет в сравнении с Россией?

У нас не налажены стратегические коммуникации. На сегодня уже есть (и еще создаются) новые подразделения, отделы, но зачастую их функции дублируются. Если они работают в рамках одной организации, то конкурируют, а если нет, то могут вообще не знать о существовании друг друга. Важнейшая тактическая задача, — выстроить горизонтальные связи между всеми участниками. Для стратегических задач нужна коммуникация между министерствами, включая министерство образования и министерство культуры. Речь не идет о договорах и сотрудничестве, которые никто в конце концов не реализует, речь идет об оперативной связи и принятии совместных, обдуманных решений. Но не через месяц, а сразу, пока это актуально. Сейчас на государственном уровне пытаются наладить коммуникации с различными подразделениями в этом направлении и объединить усилия, но пока очень слабо. Как преподаватель, не могу не отметить, что у министерства образования в этой цепочке особая задача. Результаты его деятельности формируют у подрастающего поколения нормативно-ценностную базу, и это очень важно.

Нет у нас и культуры формирования государственного дискурса. Не перечня "темников", не цензуры, а непосредственно дискурса, который соответствует национальным интересам. В свое время трансляция Голоса Америки была запрещена на территории самой Америки, чтобы внешняя пропаганда не формировала у граждан страны иллюзорных идентичностей.

Конечно, открытым остается вопрос информационного суверенитета, где важную роль играют кибервойска. Ведь в чем еще заключается проблема волонтерства в информационной работе, — волонтеры не подготовлены. Они действуют не по технологии, а по зову сердца. Как правило, эти молодые ребята вступают в информационные баталии, защищая то, во что свято верят, но при этом периодически играют на руку троллям. Они разводят те дискуссии, которые по правилам необходимо затушить, со скоростью геометрической прогрессии увеличивают количество распространений симуляторов. На сегодня у нас нет большого количества обученных в этом направлении кадров, которые бы массово работали на аудиторию.

Кроме того, пока мы сильно проигрываем в работе с западной аудиторией. Если будем говорить о Russia Today, о котором только ленивый не говорил, то вспомним и недавно созданный украинский канал Ukraine Today. К сожалению, если сравнивать качество подачи материала, можно заметить и разницу в качестве контента, и даже разницу в качестве языка. Мне вообще изначально не нравилась такая откровенная калька. Она составляет слабую конкуренцию российскому аналогу. Такие вещи упираются как раз в финансирование и государственную поддержку. Никто не хочет брать на себя ответственность за полноценную реализацию этого направления, и на сегодня плохо понятно, кто должен этим заниматься.

Вы сотрудничаете с какими-то из этих институций?

Институт международных отношений Киевского национального университета имени Тараса Шевченко, непосредственно кафедра международной информации, сотрудничает с Научно-исследовательским центром гуманитарных проблем вооруженных сил Украины при департаменте социальной и гуманитарной политики Министерства обороны. У них довольно широкий спектр деятельности, в частности организация идеологической работы, разработка и осуществление мероприятий по работе с личным составом, военно-патриотического воспитания граждан Украины и др.

Мы начали совместную работу еще в тот период, когда из Крыма не были выведены войска, то есть восток был беспокойным, но контролируемым. Тогда вопрос стоял так: информационно Крым мы потеряли, но надо спасти Донецкую и Луганскую области. К сожалению, на тот момент это не удалось, все оказалось поздно и малоэффективно. Ведь любая информационная операция должна ложиться на хорошо подготовленную почву. Сломать старые стереотипы и выстроить за неделю новые практически невозможно. Но работа продолжается, и я надеюсь, она принесет свои позитивные плоды, хотя это долгий и сложный процесс.

На сегодня спектр нашего сотрудничества расширяется, мы проводим совместные круглые столы, конференции, разрабатываем тематические программы, материалы, методические материалы по работе с разными целевыми аудиториями, и непосредственно для поддержания морального духа военных. Мы проводим для них тренинги-семинары, организовываем обучение, куда приглашаем и наших специалистов, и специалистов со стороны — из МИДа, СНБО. Мы стараемся объединить усилия теоретиков и практиков, и вместе с тем все-таки поспособствовать созданию коммуникаций, координации действий. Тогда это будет намного эффективней, чем ныне происходящее.

От кого исходила инициатива вашего сотрудничества?

С инициативой вышли они к нам, обратились с письмом — просьбой поддержать их направление информационной деятельности. Это тот радостный момент, когда науку находит практика и наоборот. С тех пор мы тесно сотрудничаем. Сейчас совместно работаем над монографией по образу врага. Украина долго жила в неведении, что у нее есть враги, и для общества это очень болезненный вопрос.

А зачем столько внимания уделять образу врага?

На период аннексии Крыма и начала конфликта на востоке, у наших военных фактически не существовало понятия образа врага, как и у гражданского населения. На тот момент никто не воспринимал Россию в этом качестве. Опросы военных, проводившиеся в период аннексии, показывали, что они не видели врага в русском солдате. А защитник отечества должен понимать, кто его враг, чтобы вести себя адекватно ситуации — как минимум просто защищаться. Вообще стрелять в человека — дело серьезное, и в мирное время обычные люди к этому не готовы. Информационная война информационной войной, но у нас идет война реальная. Изначально, если вы вспомните, наши ребята не стреляли. Они все время пытались вытягивать критические моменты на переговорах и убеждениях, под флагами ходили, песни пели… И это непосредственно связано с тем, что перед собой они не видели врага. Потому, возникал вопрос, смогут ли наши люди защищаться от нападений, если не видят в противнике опасности. Этот период был сложным: объяснение ситуации, формирование понятия и четкой позиции.

На самом деле, существует такой феномен как "коллективная идентичность", или групповая идентичность. Когда формируется идентичность, сразу же формируется оппозиция "свой-чужой" (не вначале идентичность, а потом оппозиция, — это параллельный процесс). И как только определили, кто мы есть, мы тут же определили, кто не мы, т.е. другие. Причем между нами и ими могут быть разные отношения, они не обязательно должны быть враждебными. Но понятие "другой" — оно в любом случае естественным образом существует. В условиях конфликта понятия "просто другой" мало, особенно для военных. Конечно, за год ситуация уже поменялась, но в результате тяжелого опыта.

А кроме формирования образа врага, какую информационную работу вы проводили?

Весной пытались работать на изменение имиджа силовых структур. События на Майдане (и не только они, но весь опыт жизни в Украине) научили людей, что милиция — не та структура, которая тебя защищает, а та, которую ты сам боишься, даже если ничего плохого не сделал. Противостояние на Майдане вообще показало всю жестокость этой структуры, и тот факт, что она была ориентирована не на защиту граждан своей страны, а на защиту правящей верхушки. Это окончательно убило всякое к ней доверие. Но в нестабильных условиях, когда возможность терактов становится реальностью, люди должны знать, как себя вести в критической ситуации: при проявлениях экстремизма, например, или в случае иного инцидента. В таких условиях мы решили разработать листовки, инициировать вопрос о создании горячих линий, определить конкретные процедуры, — куда звонить, и как этот процесс координировать.

Если помните, все очень боялись 9 мая, активная информационная кампания проводилась и со стороны РФ, осуществлялись постоянные вбросы, запугивания. В Киеве ситуация была настолько напряженная, что любой конфликт мог спровоцировать агрессию, способную привести к проблеме и хаосу в городе. Мы до сих пор этого боимся, — что любой праздник в какой-то момент может окончиться (к сожалению, мы находимся сегодня в таких условиях) трагедией.

В метро постоянно звучат объявления, появляются листовки о том, как себя вести, что делать в критических ситуациях. С одной стороны это правильно, а с другой стороны добавляет напряжение в общество. Такие информационные сообщения должны быть разработаны грамотными психологами и правильно поданы публике, чтобы не сеять панику. Вообще нам надо научиться жить в этой ситуации. И очень важно, чтобы каждый знал, что конкретно ему делать. Апелляция к страху — первейшая пропагандистская техника. Держите людей в страхе, и они не будут думать о чем-то высоком, потому что их главной целью будет защита безопасности. Но аналогичную технику применяют даже в рекламе зубной пасты, и никто не нервничает, когда видит тюбик. Апеллируя к страху, нужно обязательно дать четкую инструкцию, как сократить уровень опасности в конкретной ситуации. Посмотрите на Израиль, где жители точно знают, что делать, если звучит сирена, или появляется человек, который оставляет подозрительный пакет. Они не трогают этот пакет, но четко выполняют инструкцию. При этом никто же не говорит, что в этой стране живут одни невротики. Значит, можно информировать так, чтобы не запугивать население, которое и без того прожило самый сложный и насыщенный год за все время существования независимости Украины.

Продолжение интервью читайте на следующей неделе.