Жизнь после Нюрнберга

Гофман ушел на фронт в 1942 году, когда ему едва исполнилось 16 лет. К концу войны стал командиром взвода разведки стрелкового полка. В 1945 году его назначили в корпус охраны советской делегации на Нюрнбергском процессе, позже – личным охранником прокурора СССР Романа Руденко. Позднее работал замполитом в нескольких полках, выступал с лекциями по всей территории Советского Союза. В 1979-ом вышел в отставку в звании полковника. Ныне – глава ветеранской организации еврейской общины Полтавской области. Автор книги «Нюрнберг предостерегает».

В двадцать лет приняв участие в таком историческом событии, Иосиф Давыдович настолько много рассказывал о нем, что большая часть разговора состояла как бы из обрывков предыдущих интервью и выступлений. «Вот тогда меня спросили…» - говорил часто он и цитировал яркие фразы из своих ответов. Мы говорили в основном не об исторических подробностях, которые легко можно найти в книгах, а о личной судьбе этого человека.

Однажды я выступал перед одной воинской частью, и тут встал офицер и сказал: «Не может быть, чтоб в таком звании и с такой фамилией назначили на такую ответственную должность». Я был готов к подобному вопросу и показал один из пропусков в помещение процесса. Китайцы говорят: не имеет значения, какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей. Я на фронте «ловил мышей», был командиром взвода разведки стрелкового полка, и это тогда сыграло роль.

Квартира Иосифа Давыдовича в самом центре Полтавы довольно просторна, как и полагается советским замполитам. По его словам, неделю назад к нему приезжали корреспонденты сразу нескольких телеканалов и снимали его на рабочем месте, за столом возле окна, обступив полукругом. В Киеве не всякий политик удостоится такого числа видеокамер.

– Что было важнее: военный опыт вместе с физической подготовкой или политическая благонадежность?

– И то, и другое. Вызвали в политотдел дивизии и сказали, что меня выбрали для охраны советских юристов. Ну, во-первых, политзанятия. Нам говорили, что мы будем находиться в логове фашистов, должна быть высокая бдительность. Дальше - огневая подготовка. Но я стрелял хорошо. Прежде чем стать командиром взвода, я был командиром группы захвата, которая брала «языков». И я мог, и сейчас могу, голову свернуть за несколько секунд. Я на сборах просто доучивался и даже передавал опыт другим. А что касается политики, то нас было двое у Руденко, два сержанта. А после возвращения оказалось, что второй на самом деле был капитаном компетентных органов. И мы по очереди возили Руденко с процесса на процесс, на банкеты. Конечно, на банкетах я не пил. Я листал журналы с красивыми американскими женщинами. Ну, двадцать лет пацану. Тут надо было, во-первых, уметь себя вести, не мешать работать, а если нештатная ситуация – принять решение. И если б надо было закрыть своим телом Романа Андреевича, я бы ни секунды не сомневался. Он знал это и ценил. При мне в приемной Руденко все смело говорили, ничего от меня не прятали, они знали, что я умею молчать. Иногда он подходил и спрашивал: вам не хочется прогуляться? Не потому, что некому было составить компанию, он просто не имел права без меня выйти. Он мог во время прогулки у меня спросить, все ли у меня в порядке. Никогда я первым не начинал с ним разговор. Только однажды, когда приехала его жена и у него было хорошее настроение, я спросил: «Правда ли, что Гитлер жив, и они с Евой где-то новых немцев создают?» Он засмеялся и сказал, что это кому-то выгодны слухи о том, что Гитлер жив, а у разведки есть точные сведения, что он отравился.

– Вы с ним обсуждали политические, юридические моменты?

– Нет, никаких подобных разговоров. И чужой славы мне не надо. Там еще была комиссия КГБ, которая контролировала самого Руденко. Хотя я и слышал многие разговоры обвинителей, знал, о чем они спорят, скажем, с американцами. Советская делегация настаивала, чтобы процесс проходил в Восточном Берлине. Американцы боялись нашего НКВД и пригрозили отказаться от участия в процессе. А если вы согласитесь на Нюрнберг, мы вам обеспечим жилье, транспорт, питание и так далее. Вообще, вернее было проводить в Нюрнберге, там Гитлер устраивал парады, съезды. И наша делегация согласилась. Английская и французская делегации обрадовались халяве, привезли с собой дедушек и бабушек. Но американцы есть американцы. Они ничего даром не делают, и правильно поступают. Закончился процесс – они всем выставили счета. А наша делегация была самой малочисленной. Я тоже приехал не в самом начале процесса. Видимо, кто-то провинился. Мне рассказывали, что один старший лейтенант влюбился в француженку, и больше никогда никто о нем ничего не слышал.

– А позже вы с Руденко не встречались?

– К счастью, нет. Он после Нюрнбергского процесса стал генеральным прокурором Советского Союза. Он был хорошим человеком, но лучше к нему было не попадаться.

– Как держали себя подсудимые?

– Надо сказать, что они вели себя в основном как государственные мужи, а не какие-то хлюпики. Другое дело – как они вели себя на допросах. Виляли, все валили на тех, которых уже нет в живых: на Гитлера, на Гиммлера. Геринг сидел первым. Сначала его допрашивал Джексон - главный американский обвинитель. Очень умный человек, он был министром юстиции, не имея высшего образования. Но Геринг его победил. Выкручивался, говорил, что такого не было, вам неправильно перевели, и так далее. Тот бросил папку и сказал, что прекращает допрос. Руденко допрашивал Геринга четыре дня. Американцы даже говорили, что он не выдержал наглости и застрелил его. Правда, потом написали опровержение. В начале судебного заседания все подсудимые объявили, что невиновны. Кое-кто сказал, что виновен только перед Богом.

И все они подали просьбу о помиловании. И только Геринг и еще один-два военных просили, чтобы их не вешали, а, как офицеров, расстреляли. Но трибунал решил повесить. Судьи из трех западных стран большинством утвердили приговор. Наш (советский) генерал Никитченко написал особое мнение, что всех нужно повесить. Но повесили двенадцать человек, троих оправдали, троим дали пожизненное заключение, а остальным – разные сроки. И вот тогда, за два часа до казни, Геринг отравился, когда понял, что не исполнят его просьбу. Он написал письмо немецкому народу, чтобы люди не повторяли подобных ошибок. Ходят слухи, что Геринга и мертвого повесили, но это – неправда.

Когда мы зашли в городской совет, чтобы отметить командировки, оказалось, что Иосифа Давыдовича в Полтаве все знают. "Ну, как же, такой человек, такое видел", - говорила женщина из отдела кадров. Но о нынешней деятельности ветерана ничего конкретного они не сказали, хотя и называли активистом.

– В самом начале жизни у вас случилось такое историческое событие. Потом вся жизнь была этому событию посвящена?

– Я не порхал, и ничего мне легко не давалось. Служил честно, дослужился до полковника, был хорошим начальником политического отдела. Вчера была годовщина расстрела евреев в Полтаве. Меня пригласили, и я сказал, что обидно, что та страна, которая победила, уже не существует, а побежденная процветает. И одна из причин развала СССР – несправедливая национальная политика. Нужно, чтобы Украина не повторила горький опыт политики СССР. Ну, вы знаете, перед тем как открыть памятник Шевченко в Полтаве, трижды летали в Москву и переспрашивали, что на нем написать.

– Все вас в городе знают как активиста. Есть у вас сейчас какие-то обязанности?

– Знать меня стали только после этой годовщины благодаря журналистам. У меня запланированы выступления в школах, в университетах, но это без ветеранских организаций. Они никак не дождутся, чтобы я окочурился. Вот пример: глава Городского совета ветеранов решил меня ввести в президиум как свадебного генерала. Привел к себе в кабинет и тридцать минут рассказывал, как он любит евреев. Я тогда встал и говорю: «Нет, мы с вами не сработаемся». Да что там говорить, в этом году меня приглашали на День победы в Берлин, а в родном городе никто и не вспомнил.

После разговора нас накормили прекрасными котлетами, приготовленными женой Иосифа Давыдовича, кстати, младше его на 30 лет. За обедом он рассказывал, как разоблачал и сажал в тюрьму за кражу государственного имущества многих своих начальников. Неизменно они, вначале услышав его фамилию, относились к нему пренебрежительно, а после оказывались преступниками. Похоже, подчеркнутое гостеприимство в этой семье также вошло в традицию благодаря мифам о евреях. На прощание он подарил нам свою книгу, часть тиража которой он выпустил за счет своей пенсии.

– Насколько хорошо описывают книги Нюрнбергский процесс, насколько это совпадает с вашим видением?

– Книг много. Вот, например, Аркадий Полторак, «Нюрнбергский эпилог» - это прекрасная книга, я даже брал из нее отдельные факты. Он был секретарем нашей делегации в Нюрнберге. Более того, когда кончился процесс, трибунал принял решение, чтобы была создана полная стенограмма Нюрнбергского процесса, и Полторак был в этой комиссии. Он как никто знал все тонкости процесса. Смирнов, помощник главного обвинителя от СССР, выступал с доказательствами четыре дня. Машинописный доклад состоял более чем из четырехсот листов. Это он показывал кювет, в который заливалось жидкое масло из человеческого жира, а потом застывало в определенной конфигурации. Он показывал абажуры из человеческой кожи и человеческую голову, которая была на пресс-папье коменданта одного концлагеря. Я хотел назвать свою книгу «Нюрнбергский нокаут». Но потом подумал, что нокаута не было. Был нокдаун. Потому что фашистские молодчики и сейчас маршируют, рисуют свастику на еврейских надгробьях…