Парфенов: "В отличие от немцев и грузин, между русскими и украинцами нет четкого перехода"

В эксклюзивном интервью для Delo.ua в рамках ежегодного ивента Business Wisdom Summit Леонид Парфенов рассказал о тенденциях современной журналистики, почему никогда не снимет программу о русских украинцах или украинских русских и поделился, как проходит подготовка к каждой съемке.

Леонид, как изменились стандарты журналистики за 40 лет?

В бывшем Советской Союзе 40 лет назад журналистики как таковой не было — была советская пропаганда. Менялась страна, соответственно, и в СМИ подавалась другая информация. А если говорить о западной журналистике, например, о New York Times, — почти ничего не изменилось.

Что сегодня интересно в журналистике?

Интересно то, что интересно людям. Журналистика существует не потому, что мы с вами журналисты, а потому что кто-то нас будет смотреть, слушать или читать. "Масс" расположено до "медиа". Журналисты могут собраться и поговорить друг с другом, но это может быть неинтересно остальным. Резонанс — вот что является журналистикой.

Какие модные тенденции сегодня существуют в журналистике?

Никакой общепринятой моды нет. Каждый выбирает свое, и это нормально.

Как вы режиссируете сюжеты в программе "Намедни" так, чтобы события 50-70-летней давности воспринимались современным зрителем?

Мы должны рассказать о событиях того времени глазами зрителя 2019 года. Как это сегодня вспоминается, что с этим созвучно, что сейчас в этом понятно или непонятно, что является уроком, что передает существенную черту того времени… Эти критерии вступают в силу и я сам чувствую их внутренне. Мне уже не 24 и даже не 35, и я не всегда могу удержать в голове современную молодую аудиторию. Я стараюсь делать так, чтобы информация была понятна тем, кто о ней слышит впервые, и в тоже время не оскорбить заведомой банальностью тех, кто уже что-то об этом знал.

Вы как-то проводили параллели между шубой из каракуля и статусностью жен дипломатов и сегодняшними показателями статусности...

В северной стране натуральная шуба так или иначе присутствует в гардеробе женщин. Я не представляю, что должно произойти, чтобы женщины в России стремились покупать шубы из искусственного меха. Кстати, бывая в Киеве, я тоже вижу стремление обладательниц норковых шубок надеть их даже тогда, когда погода еще позволяет носить плащ.

Во время работы над материалом вы многое оставляете за кадром?

За кадром ничего не остается. Тщательный отбор должен быть проведен изначально, чтобы потом не придумывать, что бы сделать из того, что у нас есть. Знаете, как плохая хозяйка замесит слишком много теста и ей не хватает начинки, или наоборот — начинки много, а теста мало.

Слишком дорого нам обходится лишняя информация. Дорого и нечестно по отношению к команде. Я должен четко понимать — "это нужно, а это нет; этого недостаточно, а этого перебор". Только так. Иначе можно снять кучу исходников, а потом сидеть и думать, как все это слепить воедино.

То есть вы сначала точечно создаете сценарий, а потом группа собирает под это информацию?

Немного не так. Информацию ищут одновременно со сценарием. Как правило, если что-то задумано верно, то, действительно, превосходит все ожидания.

Вы сказали, что никогда не снимете программу о русских украинцах или украинских русских. Почему?

Потому что нет четкого порога. Например, в советском фильме урожденный украинец Сергей Бондарчук сыграл Тараса Шевченко. А фильм снят по-русски. А Александр Довженко — украинский режиссер — пытался снимать фильмы о знаковых русских людях. Не будем говорить о том, какой результат он получал, но, на мой взгляд, во всех фильмах он пытался найти киновоплощение украинской формы.

В отличие от немцев, евреев и грузин, — трех наций, о которых я делаю проект, — у русских и украинцев нет четкого перехода. Слишком сильной во времена Союза была ассимиляция, особенно в элитах. Карьеру нужно было делать на главном государственном языке и относительная легкость перехода с украинского на русский позволяла получить реальные возможности карьерного роста.

Как повлиял ХХ век на современную молодежь?

На всех по-разному. Кто-то взял больше, кто-то меньше, а кто-то вообще ничего.

Что интересного планируете снимать в ближайшее время?

Очень скоро выйдет 9 серия цикла "Русские грузины", а потом будут "Русские грузины — 2". Программа "Намедни" о 20-х годах прошлого века и 9 серий о 1952-1960-хх годах. А после новогодних праздников начнется работа над сериями 2004-2010 годов. Потом будут 2010-2020.

Вы будете говорить о Томосе, предоставленном Украине, как о событии?

Пока не знаю, я ведь пишу из России и о русском.

Но вы же затрагиваете и международные аспекты?

Не совсем. Международные аспекты я рассматриваю только с точки зрения того, как они воспринимаются в России. Поэтому разрыв украинской церкви с московским патриархатом может быть показан только, как взгляд из России. Но, скорее всего, это не будет выделено отдельным феноменом, а просто затронуто как одна из тем. Как часть "отстраивания" от Москвы. Я вижу, что новая гражданская государственность, которая формируется в украинцах, в значительной степени основана именно на отстранении от Москвы, от Путина, от Кремля. Это выглядит, как "дружим против кого-то, а не за кого-то". Я не вижу внутри единства, хотя перед внешним миром оно афишируется.

Какие фильмы или программы вам нравятся?

Мне интересно, когда применяется какая-то новая форма. Например, байопики от Netflix, которые еще раз, но уже на языке XXI века рассказывают о том, кто такой Эйнштейн или Пикассо.

Или фильм "Чернобыль". Ведь он не о судьбе академика Легасова, о которой мы и так знаем. Он о сегодняшнем воспроизведении советского уклада жизни в позднем СССР. И вопрос здесь не в буквальной достоверности — важен дух и настроение эпохи. Ее нужно полюбить. А сделать это можно, только если прочувствовать жизнь этих людей, как свою. Оказаться в ужасе того времени — между абсолютным долгом и абсолютной технической и политической нищетой.

Беседовала Виктория Покатис, специально для Delo.ua