История, родом из 80-х
Действие картины Паноса Косматоса происходит в 1983 году. Дровосек Ред (Николас Кейдж) мирно живет в глуши с любимой Мэнди (Андреа Райсборо), наслаждаясь нехитрыми радостями трудовой жизни вроде пива у телевизора и ночных бдений у окна до пола — с видом на безлюдье природы.
Однажды его размеренной идиллии приходит конец. На лесной просеке Мэнди встречает лидер местной тоталитарной секты Джеремайя (Лайнас Роуч), кладет на нее свой хищный глаз и нанимает банду затянутых в кожу байкеров, чтобы похитить женщину.
Когда с Мэнди случается непоправимое, Ред отправляется мстить.
Подписывайтесь на Telegram-канал delo.uaЭксплуатация насилия
Воплощая на экране путь этой мести, Панос Косматос не скупится на краски, в первую очередь, полыхающие огнем и кровью. Выходя на бой против сектантов и байкеров, дровосек выковывает себе фантастическую обоюдоострую секиру, с помощью которой успешно расправляется с обидчиками — столь экстремально, сколь это вообще возможно.
При случае в ход идут и другие инструменты (к примеру, звонкие бензопилы), более-менее случайно попавшиеся под руку предметы (сцена "выяснения отношений" с байкерами далеким эхом окликает один из эпизодов "Криминального чтива" Квентина Тарантино) и, собственно, натруженные руки героя. Николас Кейдж истово передает внутреннюю силу Реда, делающую их использование в качестве смертоносного оружия вполне достоверным.
Визуальные галлюцинации
Стоит отметить, что речь идет о художественной достоверности, но не о реализме (и тем более натурализме) как таковом.
Садистские байкеры, помешавшиеся после избыточного приема ЛСД, сектанты, помешанные на преданности своему лидеру, который, в свою очередь, помешался, слушая голоса темного потустороннего, да и сам Ред, отмеченный болью утраты, застилающей сознание ненавистью — все они воспринимают окружающий мир сквозь галлюциногенные фильтры.
Оператор-постановщик Бенжамин Лоб успешно применяет их в своей работе, транслируя эти галлюцинации зрителям.
Музыкальный транс
Усиливает их звуковая среда картины, которую формирует музыка исландского композитора Йохана Йоханссона, скоропостижно скончавшегося в феврале этого года (для него "Мэнди" стала одной из последних работ в кино).
Благодаря тягучим звукам его грозно и — намного реже — мечтательно звучащего синтезатора череда физически и эмоционально интенсивных столкновений персонажей, брызжущих кровью, приобретает неожиданный медитативный характер.
Неожиданный, поскольку далеко не все ситуации для этого, казалось бы, располагают: во время высекающей искры схватки на бензопилах особо не помедитируешь.
Почти немецкий экспрессионизм
Сменяющиеся под музыку занимательные цветастые психоделические образы, которые предполагают много больше, чем являют на поверхности экрана, "вытягивают" хронометраж картины, сосредоточенно балансирующей между максимально жанровым, авторским и даже экспериментальным кино, до двух часов.
В полной же мере сгладить стилистическую разнородность и принять оригинальную интонацию "Мэнди" позволяет самозабвенная игра Николаса Кейджа.
Актер вот уже добрый десяток лет в каждой из своих ролей отдает дань уважения традиции кино немецкого экспрессионизма, не смотря на то, что она диссонирует с интонацией по-бытовому приземленных жанровых лент, в которых ему доводится сниматься.
На этот раз истовые сумасшедшие ноты исполнительской манеры Николаса Кейджа, наконец, счастливо соразмеряются эксцессами режиссуры, превращая "Мэнди" Паноса Косматоса в очень самобытное, но внутренне гармоничное кино.
Не пропустите самые важные новости и интересную аналитику. Подпишитесь на Delo.ua в Telegram