Волшебная сказка в декорациях холодной войны: о фильме "Форма воды"

Космическая программа для "ихтиандра"

США. Начало 1960-х. Немая уборщица Элиза (Салли Хокинс) трудится на подземном режимном объекте, где ученые вместе с военными корпят над космической программой, проводя эксперименты над животными. "Советы" уже запустили в космос Белку и Стрелку, и США не хочет отставать.

Из дебрей Амазонки для исследований привозят невиданное существо, которому местные аборигены поклонялись как богу, — "ихтиандра", если использовать терминологию советского фантаста Александра Беляева (с его романом "Человек-амфибия" картину связывает весьма отдаленное сходство).

Элиза оказывается одной из первых, кто встречает "объект" в лаборатории, как-то сразу проникается к нему теплом, находит в "ихтиандре" человеческое и даже — родственную душу. Став случайным свидетелем истязаний, которым подвергают ее нового друга, она решает спасти его.

Заколдованная принцесса и сказочная Амели

Гильермо дель Торо не особо скрывает, что в "Форме воды" рассказывает практически ту же историю, что и десять лет назад в своем триумфальном "Лабиринте Фавна". Там тоже сказка и реальность сплетались в один клубок, в центре которого был женский персонаж — одновременно ранимая девочка и заколдованная принцесса. А испытания, которые ей доводилось преодолевать, были замешаны на противостоянии жестокой "военщине": в "Форме воды" ее ужасы персонифицирует Стрикленд (Майкл Шэннон).

Вместе с тем еще одним не особо скрываемым прототипом героини "Формы воды" является Амели — титульный персонаж одноименной ленты Жан-Пьера Жене. Этому сравнению способствует и своеобразный романтизм истории, и игра Салли Хокинс, которая почти все передает мимикой (особенно, улыбками), и говорящая по-французски музыка Александра Деспла, и даже образ одинокого соседа Элизы — пожилого нерешительного художника (Ричард Дженкинс).

Фольклорные мотивы и кино в кино

Столь явные "подмигивания" чужим и собственным произведениям, которые в иной ситуации были бы признаком плохого тона, в "Форме воды" воспринимаются как должное — благодаря "сказочной" природе ленты. Многократное повторение, пересказ уже изведанного, — прием, характерный для народного творчества, которым Гильермо дель Торо мастерски овладел. Собственно, в "Форму воды" он добавляет еще и намеки на историю Золушки, из поломойки превратившейся в принцессу. "Ключ" к этой сказке в виде оброненной туфельки представлен даже на афише картины.

Но главным путем нормализации таких (в первую очередь кинематографических) заимствований является их многократное преумножение. "Форма воды" в этом смысле — гимн магии кино, внутри которой и существуют герои. Как буквально, потому что живут в кинотеатре "Орфей" (апелляция к мифу Орфея с его темами одиночества, любви и смерти здесь неслучайна), так и опосредованно — поскольку бесконечно смотрят в черно-белый телевизионный экран и, по сути, проникают внутрь образов американского кино той эпохи.

Наиболее ярко кино того времени представляет Майкл Шэннон, чье жесткое, будто выбитое в мраморе нуара лицо Гильермо дель Торо эксплуатирует избыточно, безоглядно, поверяя им мастерскую стилизацию. Из кинематографа 1960-х приходят в "Форму воды" и образы причесанной "американской мечты". А еще — карикатуры советских шпионов, которые охотятся за "ихтиандром". Они дарят фильму легкую ноту комедии, благодаря абсурдному цитированию Ленина и упоминанию всуе Михалкова (упоминанию опасному, с учетом того, что Никита Михалков давеча был внесен Министерством культуры в список лиц, которые угрожают национальной безопасности Украины).

Эрос, Танатос и все-все-все

В пустом же зале кинотеатра "Орфей" "крутят" религиозную ленту 1960 года "Сказание о Руфи" Генри Костера. В ней показана история язычницы, которая приняла иудаизм: и это еще один намек на "переход", который должна совершить Элиза. Верный принципу постоянного повторения, библейскую тему Гильермо дель Торо дополняет историей Самсона и Далилы, которую рассказывает Стрикланд, и его же размышлениями о боге вообще. Они найдут свое логичное воплощение в финале, превращающем нарочитые культурологические намеки (их и намеками можно назвать не всегда) в затертые истины.

Подобное падение плашмя в сказочный примитив может несколько разочаровать. В "Форме воды" достаточно ситуаций, способных вызвать обескураженное удивление (к примеру, режимный объект оказывается удивительно незащищенным). В то же время экранный путь героев не стыдится тем сексуального желания и смерти. И если секс Гильермо дель Торо представляет близко, но без налета натурализма, то боль и насилие демонстрирует неприкрыто по-взрослому, с кровью.

Формула успеха

Картина, разыгранная в стилизованных декорациях американского прошлого, оказывается удивительно актуальной. Гильермо дель Торо демонстрирует на экране многочисленные уровни и формы дискриминации, которые преодолевают герои. В центре тут женщины, инвалиды, представители расовых и сексуальных меньшинств, страдающие и от социального неприятия вообще, и даже от сексуальных домогательств на рабочем месте. Такая своевременность фильма рождает ощущение, что "Форма воды" предполагает второй и даже третий слой смыслов, хотя это и не всегда так.

Лента не лишена недостатков: ее размеренность и неспешность иногда граничат с медлительностью и самолюбованием, а проницательность и искренность временами превращаются в упрощенность и иллюстративность. Но этот "волнообразный" характер истории не только не снижает градус ее привлекательности, но даже усиливает его. Подталкивая к тому, чтобы оценивать "Форму воды" по законам сказки, в которой истинная сила произрастает из слабости героев. Собственно, такой страшной волшебной сказкой "Форма воды" и есть.