Информационные войны: Россия превратила абсурд и нереальность в оружие

На саммите НАТО в Уэльсе на прошлой неделе генерал Филип Бридлав, главнокомандующий военного альянса, сделал смелое заявление. Россия, сказал он, проводит "наиболее поразительный информационный военный блицкриг из всех, что мы когда-либо видели в истории информационных войн".

В некотором роде это недооценка. Новая Россия не просто прибегает к мелкой дезинформации, фальсификации, лжи, утечкам и кибершпионажу, которые по обыкновению ассоциируются с информационной войной. Она заново изобретает реальность, создавая массовые галлюцинации, которые потом переводятся в политическое действие, пишет Питер Померанцев для Defence One.

Возьмите "Новороссию" — название, присвоенное Владимиром Путиным огромному куску Юго-Восточной Украины, который он может решить, а может и не решить аннексировать. Этот термин вырван из истории царизма, тогда он относился к другому географическому региону. Никто из ныне живущих в этой части мира никогда не думал, что живет в Новороссии и хранит ей верность — как минимум еще несколько месяцев назад. Теперь в Новороссию вдохнули жизнь воображением: российские СМИ демонстрируют карты ее "географии", а поддержанные Кремлем политики пишут ее "историю" в школьных учебниках. Существует флаг, и даже новостное агентство (на английском и русском). Есть несколько новостных лент в сети Twitter. Это что-то похожее на историю из Борхеса — кроме вполне реальных жертв войны во имя нее.

Изобретение Новороссии — знак того, что российская внутренняя система информационной манипуляции становится глобальной. Нынешняя Россия была сформирована политтехнологами — визирями системы, которые, как многие пост-современные Просперо, оживляют марионеточные политические партии и симулякры общественных движений, чтобы отвлечь нацию, пока путинская клика консолидирует власть. В философии этих политтехнологов информация предшествует существованию. "Я помню, как создали идею "путинского большинства", и вот быстро она воплотилась в реальной жизни", — сказал мне недавно Глеб Павловский, политтехнолог, который работал над путинскими предвыборными кампаниями, но ушел из Кремля. "Или вот идея, что "альтернативы Путину не существует". Это придумали мы. И внезапно альтернативы действительно не стало".

"Если предыдущие авторитарные режимы на три четверти состояли из насилия и на одну — из пропаганды, — говорит Игорь Яковенко, профессор журналистики в Московском государственном институте международных отношений, — в этом практически все состоит из пропаганды и относительно малого количества насилия. Путину нужно провести лишь несколько арестов и усилить это сообщение через полностью подконтрольное ему телевидение".

Мы наблюдали аналогичную динамику на международной арене в последние дни августа, когда явное российское военное вторжение в Украину — относительно незначительное на тот момент — было представлено сиюминутной угрозой. Путин призвал к необходимости переговоров о государственном статусе юго-востока Украины (языком, почти намеренно неоднозначным), вызвав потрясение у НАТО, а у Киева — достаточный испуг, чтобы он согласился на перемирие. И снова термин "Новороссия" проник в путинские замечания, создав идею о готовности отрезать обширные территории от Украины, хотя, в реальности, боевики контролируют только маленькую часть. (Чтобы увидеть более ранние примеры таких геополитических уловок, посмотрите на президентский срок Дмитрия Медведева с 2008 по 2012 год, когда российский подставной лидер вдохновил американскую веру в возможность ориентации России на Запад, что дало Кремлю время зацементировать власть в стране и укрепить свою сеть за рубежом).

Вера в абсолютную власть пропаганды уходит корнями в советское мышление. Жак Эллюль в классическом исследовании этого вопроса в 1965 году писал: "Коммунисты, не верящие в человеческую природу, но только в условия жизни человека, считают, что пропаганда обладает всемогуществом, законностью (когда они ее используют) и инструментом создания человека нового типа".

Но существует большая разница между советской пропагандой и последней ее российской разновидностью. Для Советского Союза идея правды была важна, даже когда они врали. Советская пропаганда в большинстве своем занималась "доказательством", что теории Кремля или часть дезинформации — факт. Когда американское правительство обвинило Советы в распространении дезинформации — как в случае с историей, что ЦРУ разработало ВИЧ в качестве оружия — это вызвало бурю негодования у ключевых российских фигур, включая генерального секретаря Михаила Горбачева.

В современной России, наоборот, идея правды не имеет значения. В российских "новостных" репортажах границы между фактом и выдумкой стали абсолютно размытыми. Российские программы о текущих делах показывают явных актеров, позирующих в роли беженцев с Восточной Украины, плачущих на камеру о выдуманных угрозах со стороны выдуманных фашистских банд. В одном российском новостном репортаже женщина делилась, как украинские националисты распяли ребенка в восточноукраинском городе Славянске. Когда Алексею Волину, российскому замминистра по связи и коммуникациям, бросили в лицо, что история с распятием была сфабрикована, он не выказал замешательства, вместо этого заявив, что значение имеют только рейтинги. "Аудитории нравится, как наши главные телеканалы представляют материал, интонация наших программ, — заявил он. — Доля зрителей новостных программ российского ТВ удвоилась в последние два месяца". Кремль хорошо рассказывает свои истории, создав смесь авторитаризма и развлекательной культуры. Представление о "журналистике" в смысле передачи "фактов" или "правды" искоренили. В прошлом году в лекции студентам журналистам в Московском государственном университете Волин заявил, что студенты должны забыть об идее сделать мир лучше. "Нам нужно дать студентам четкое понимание: они будут работать на человека, и человек будет говорить им, что писать или не писать, и как должна быть написана та или иная вещь, — сказал он. -И у человека есть на это право, потому что он им платит".

Смысл этой новой пропаганды не в убеждении кого-то, но в том, чтобы зацепить зрителя и отвлечь — в разрушении западных нарративов, а не предъявлении контрнарративов. Это идеальный жанр теории заговоров, присутствующий на всех российских телеканалах. Когда Кремль и его карманные СМИ выдают диковинные истории о сбитом в июле над Восточной Украиной пассажирском лайнере Malaysia Airlines 17 (репортажи объясняли катастрофу всеми способами, от удара украинских истребителей по команде США до попытки атаки НАТО на частный самолет Путина), они пытаются не столько убедить зрителей в какой-то версии этих событий, но скорее привести их в замешательство, сделать параноидальными и пассивными — живущими в подконтрольной Кремлю виртуальной реальности, которую больше нельзя связать или оспорить, апеллируя к "правде".

А сейчас Россия экспортирует свою модель создания реальности с помощью сотен миллионов долларов, потраченных на международное вещание, как растиражированный многоязычный новостной канал RT (Russia Today). Внутри страны RT помогает убедить россиян, что их правительство достаточно сильное для конкуренции с мировым CNN. В Соединенных Штатах RT не воспринимают особенно всерьез (если каналу удается посеять какие-то сомнения среди американцев, на взгляд Москвы, и то хорошо). Но в Европе российская пропаганда более убедительна, она работает параллельно с кремлевским влиянием на местные СМИ, а также экономическим и энергетическим давлением.
Наиболее напряженная ситуация — в странах Балтии, чье многочисленное русское население обслуживают русскоязычные телеканалы, такие как латвийское PBK, которые получают кремлевские программы по крайне низким ценам. "Огромная часть нашего населения живет в параллельной реальности, созданной российскими СМИ, — комментирует Раул Ребейн, эксперт по пропаганде в Эстонии, где четверть населения –этнические русские. — Это делает политику взаимного согласия невозможной". В исследовании того, как болгарские СМИ освещали конфликт в Украине, Кристо Грозев из болгарского Risk Management Lab обнаружил, что большинство газет страны следовали больше за российскими, чем украинскими нарративами в событиях, таких как сбитый лайнер MH17. "Дело не только в симпатии или языке, — сказал Грозев. — Просто российские СМИ рассказывают историй больше и делают это лучше, такое и перепечатывают". Организации, как украинская StopFake.org, серьезно работают над разоблачением дезинформации в российских и зарубежных СМИ. Но на каждый "фейк", ими пойманный, связанные с Кремлем СМИ производят тысячу новых. Эти новостные организации не беспокоятся о том, что их поймают на лжи. Они заботятся только о "кликах" и привлечении внимания.

Как и его национальные эквиваленты, RT также сосредотачивается на теориях заговора — от заговоров 11 сентября до тайной руки сионизма в гражданской войне в Сирии. Западные критики часто насмехаются над этими заявлениями, но у новостей восприимчивая аудитория. В недавно вышедшей работе "The Conspiratorial Mindset in the Age of Transition" ("Конспиративное мышление в переходной период"), которая рассматривает теории заговора во Франции, Венгрии и Словакии, команда исследователей из ведущих европейских аналитических центров пишут, что сторонники праворадикальных партий скорее, чем сторонники других партий, верят в заговоры. Праворадикальные националистические партии, которые часто идеологически и финансово связаны с Кремлем, растут. В Венгрии Йоббик сейчас — вторая крупнейшая политическая партия. Во Франции Национальный Фронт Марин Ле Пен недавно получил 25% голосов на выборах в Европейский парламент.

"Возникает ли больший интерес в теориях заговора, потому что растут праворадикальные партии, или праворадикальные партии растут, потому что больше конспиративного мышления выплескивается в информационное пространство?" — с легкой злобой задается вопросом Глеб Павловский.

Тем временем США пытаются справиться со своими сообщениями во внешний мир. Америка находится в "информационной войне, и эту войну мы проигрываем", — сказала Конгрессу в 2011 году Хиллари Клинтон, ссылаясь на успех российских и китайских СМИ.

В то время как кремлевская международная пропагандистская кампания усиливается, Запад переживает собственный кризис веры в идею "правды". И уже долгое время. В 1962 году Дэниел Бурстин, впоследствии ставший директором библиотеки американского Конгресса, написал в книге "Имидж" о том, что значили успехи в рекламе и телевидении: "Вопрос "Реально ли это?" менее важен, чем "Это информационный повод?" … Нам угрожает новая, специфическая американская угроза … угроза нереальности". К 2000-м годам эта идея из коммерческого царства перебралась в царство высокой политики, запечатленная в ставшей легендарной цитате безымянного помощника президента Джорджа У. Буша в издании The New York Times: "Теперь мы империя, и мы действуем, мы создаем нашу собственную реальность. И пока вы исследуете эту реальность — как можно рациональней — мы будем действовать снова, создавая другие новые реальности, которые вы также можете исследовать, именно таким будет разграничение. Мы — субъекты истории … а вам, всем вам, останется просто изучать, что мы делаем".

Давление на реальность со стороны капитализма и Капитолийского холма совпадает с тенденцией анти-истеблишмента в США, которая, наоборот, заявляет, что всякая правда относительна. Например, в обзоре журнала Prospect по "No Place to Hide" (Спрятаться негде) Гленна Гринвальда, Джордж Пакер пишет: "Гринвальд не использует нормы журналистики. Он отрицает объективность, а также реальность и идеал". (Похожим образом управляющий директор RT однажды сказал мне, что "не существует такой вещи, как объективный репортаж").

Расследуя огрехи упущений, предвзятые оценочные суждения и полуправду в книге Гринвальда, Пакер заключает, что "они демонстрируют ум, свободный от базовых претензий на справедливость. Как только нормы журналистики отклонены, ряд ограничений и допущений отпадает". Связи между Гринвальдом и Кремлем заключаются в большем, нежели общее желание обеспечить безопасность Эдварда Сноудена. В некотором темном идеологическом лесу Путин, авторитарный гонитель геев, и Гринвальд, гей, левый либертарианец, встречаются и договариваются. И когда консенсус в политике на основе реальности дает трещину, эта сфера становится почвой для эксплуатации. Это именно тот тренд, который Кремль надеется использовать.

В конце концов, многие люди в России и мире понимают, что российские политические партии бессодержательны, а российские новостные репортажи штампуют фантазии. Но настаивая на лжи, Кремль запугивает других, показывая, что контролирует определение "реальности". Вот почему Москве так важно покончить с правдой. Если ничто не является правдой, тогда возможно все. Нам осталось ощущение, что мы не знаем, как Путин поступит дальше, что он непредсказуем, а потому опасен. Мы оказываемся потрясенными, запутанными, сбитыми с толку кремлевским превращением в оружие абсурда и нереальности.