От звонка чиновника за секунду превращаюсь в бизона

Художественный руководитель знаменитой Мариинки Валерий Гергиев рассказал, почему он предпочел найти 20 млн. на реконструкцию театра у частных спонсоров, а не просить денег у государства
Забезпечте стрімке зростання та масштабування компанії у 2024-му! Отримайте алгоритм дій на Business Wisdom Summit.
10 квітня управлінці Арсенал Страхування, Uklon, TERWIN, Епіцентр та інших великих компаній поділяться перевіреними бізнес-рішеннями, які сприяють розвитку бізнесу під час війни.
Забронировать участие

В Киеве прошел Первый международный фестиваль искусств «Киевская Русь». В его основе были оперные спектакли и симфонические концерты государственного академического Мариинского театра из Санкт-Петербурга. Этот коллектив входит в пятерку лучших театров мира. А Валерий Гергиев известен своей сумасшедшей энергией. Он успевает руководить всей махиной Мариинки. Дирижировать в Метрополитен-Опера и многих других мировых театрах и оркестрах. Давать ежедневные концерты и спектакли, заниматься благотворительностью. И даже строить — в прямом смысле слова. 

В Киев Мариинский театр приехал огромным составом: 120 музыкантов оркестра, 37 солистов, около 60 певцов хора. Одни только декорации везли 9 фур. Первый фестиваль получился полностью благотворительным — по пригласительным билетам на спектакли и концерты смогли попасть музыканты, студенты музыкальных вузов, представители музыкальных обществ.

– Валерий Бесалович, один из фестивалей, созданных вами — в небольшом финском Миккели. Почему вы беретесь за создание таких совсем не масштабных акций?

– Финский Миккели — очень европейский, богатый маленький городок. И хотя там зал маленький — 500-600 мест, для оперы (если накрыть оркестровую яму) — где-то 800 мест, но фестиваль сегодня очень известный. И везем мы туда коллектив из 200-240 человек.

Значит надо, чтобы либо все выступали за бутерброд и кофе, либо при этом получали что-то приятное. Компенсация от Миккели пришла сразу. Там очень спокойная, чистая природа. И на это время оркестру принадлежит отель: музыканты могут рыбачить, жечь костры. Получается такая летняя резиденция после мучительно трудного питерского фестиваля «Белые ночи». Мы первые два-три года выступали совершенно бесплатно. Но финны быстро поняли, что благодаря фестивалю о Миккели узнали не только живущие там 20 тысяч, а и жители Скандинавии, а потом в Европе и в мире.

Затем я создал фестиваль в Роттердаме, который многие называют чуть ли не лучшим в Голландии. Это уже не маленькая страна. В ней очень много хороших оркестров и концертных залов. Программы огромные, трансляции на весь мир. И это тоже хорошая пора, правда, тяжелая, потому что мне приходится дирижировать двумя, а иногда и тремя оркестрами.

– Есть какая-то особенная причина участия в прошедшем фестивале в Киеве?

– Поверьте, жизнь нашего коллектива насыщена предельно большим количеством выступлений. Добавить в этот график еще четыре-пять выступлений было бы красиво, но выглядело бы безумной затеей. Поэтому должна была быть какая-то более высокая причина. Этот фестиваль рождался, как двухсторонние усилия. Инициатива пришла с Украины. Конечно, подобная идея не могла не понравиться. Сегодня приходится читать о каких-то кризисах в отношениях между нашими странами, но сразу говорю, что мы стараемся быть застрахованными от каких-либо политических упреков. Чтобы нас не красили в неважно какие — то ли украинские, то ли российские — политические краски. Мои инициативы проявляются только тогда, когда есть человеческая энергия. Здесь, в Украине, я надеюсь, что и вы, и мы получили удовольствие и помогли молодым исполнителям. Я остался очень доволен работой с украинским пианистом Четуевым. И если фестиваль будет каждый год открывать для нас лучших украинцев, а для вас лучших молодых россиян, то это станет даже нужной акцией. 

– Верите ли вы в воспитательную миссию классической музыки?

– Воспитывать вкусы надо, но каких-то амбиций охватить классической музыкой миллионы — нет. На самом деле, она не должна быть настолько расхожим товаром. Ведь, смотрите, заходишь в лифт — и там звучит то Моцарт, то Чайковский, то Россини. Идешь в бар кофе выпить — тоже что-то такое звучит, симфонию Моцарта играют на синтезаторах или сходит с ума ударная группа. Я считаю, с этим надо бороться. Если классическая музыка, опера, балет или камерная музыка имеет в мире свои пять-десять процентов публики — это неплохо. Это никогда не будет повальным и безудержным движением сотен миллионов людей. Просто надо спокойно заниматься своим делом, и, если мы называем себя серьезными артистами, то таковыми и должны быть. Например, у вас был Борис Гмыря — великолепный камерный певец. И оттого, что он не пел на стадионах под фонограмму, менее великим он не стал.

– Вы считаете, возможно сегодня развивать серьезное искусство в России, в Украине?

– В России уже появилась возможность, например, сказать: «Пора полностью реконструировать Большой, или Мариинский». После этого у меня в театре некоторые очень известные артисты просто стали паниковать, что Мариинского театра не будет несколько лет, и не будут платить зарплаты, всех уволят и надо куда-то разбегаться. А мы сейчас почти закончили строительство нового концертного зала. Это будет единственный новый в России зал. Современный не только по архитектуре, но, самое главное, построенный по выверенному проекту акустика с мировой репутацией — Тойоты. Он делал замечательные залы в Японии и Диснейхолл в Лос-Анжелесе. Не посчитайте хвастовством, но мы собрали $20 миллионов небюджетных денег. Причем меньше полумиллиона долларов не просили, иначе я бы до сих пор бегал и собирал по десять тысяч. А нам надо было за год построить.   

– Почему вы пошли к частному бизнесу, а не к государству?

– Реконструкция — это невероятно тяжелый процесс. Тем более, емсли ты еще хочешь, чтобы при этом не украли половину денег. Потому что все будут связывать это с Мариинским театром, а я этого боюсь как огня. Только поэтому я сам принимал решение о строительстве целиком за небюджетные деньги.

Мне гораздо легче говорить со своими друзьями, которые есть во всем мире и которые сразу примут решение. Один откажет. Другой выделит. Третий скажет: «Мы не один миллион выделим, а и два, потому что мы вам верим. Этот театр великий и знаем, что эти деньги не пропадут. Спасибо, что к нам обратились». В России и такие есть. России еще помогают те огромные природные богатства, уже настолько обогатившие огромное количество людей, что им немножко легче думать о том, чтобы поделиться хотя бы одним процентом.

Эта сегодняшняя тенденция мне нравится. Мы проверили ее своей «лакмусовой бумажкой». Идешь к бизнесмену, у которого личное состояние десять-двадцать миллиардов и говоришь: «Поддержите знаменитый Мариинский театр, будьте друзьями, донорами, попечителями, патронами». Тем более, все прозрачно — деньги напрямую идут в кирпичи или в орган. Эксперимент прошел в целом успешно. Но он отбирает такое количество времени, что, честно говоря, повторять его я бы не хотел. Лучше выучить симфонию Малера или Лятошинского — это не утомляет. А вот чиновник, который не является ни собственником, ни распорядителем государственного, может являться тормозом, той «соринкой в глазу», от которой очень болит глаз — это меня, ох, как утомляет и сразу выводит из равновесия. Звонок от такого чиновника получил — и за секунду превращаешься в какого-то бизона. Хочется пойти и снести его кабинет, а заодно и все министерство.

Страшно утомляет борьба, которая всегда обречена на поражение. Это когда где-то в среднем звене чиновников всегда все гибнет, тонет, останавливаются жизненно важные вещи. Это самый большой бич в России. Я думаю, что и в Украине тоже. В год я раз двадцать прилетаю в Москву. Но из этих двадцати, восемнадцать совсем не для того, чтобы выступить, а чтобы что-то пробить или кому-то (иногда очень хочется) шею намылить. В этом — остаточные явления от той страны, в какой мы все жили, мол, вот Гергиеву надо — он и прилетит, и будет носить бумажки из министерства в министерство. И несмотря на то, что у меня уже есть огромное количество очень высокопоставленных друзей, но это трудно сломать. Я не приветствую только американскую или только японскую модель госмашины — везде есть своя бюрократия, но в Америке неизмеримо быстрее проходишь путь от появления идеи до ее воплощения.

– А кому теперь принадлежит новый зал Мариинки?

– Мариинскому театру. Он не принадлежит тем, кто давал деньги. Со мной невозможны те вещи, что в России считаются совершенно нормальными: «Я же вложил деньги — где мои пятьсот процентов?». Если в мире считают, что 10% отдачи — это очень много, то в России все еще другая тенденция. Да и у вас, наверное, тоже. Мышление такое, потому что 90-е годы приучили всех, что это джунгли. Но, думаю, сегодня пошел уже более скучный процесс — надо иметь мозги, а не только когти и клыки.

– Рассказывают, что у вас совсем нет выходных, и вы со своим коллективом выступаете нон-стопом?

– Да. Кроме запланированных на несколько лет выступлений, у нас огромное количество благотворительных концертов в крупнейших вузах Москвы, Петербурга. А только что, например, мы были в Сибири — четыре дня выступали в битком набитых залах Красноярска, в огромном, только что отремонтированном Новосибирском театре. Были и в Ханта-Мансийске, который произвел просто поразительное впечатление. Там, конечно, есть и нефть, и газ. Но там еще есть и человеческие головы, которые смогли все так здорово сделать. Это еще один замечательный пример того, что на дворе уже ХХI век.

Может быть, я чрезмерно загружаю себя и свой коллектив, и, возможно, нужно придумать какую-то награду за чрезмерность. Но такую награду мне пока не вручили — она была бы у меня самой заслуженной.

– А как вы восполняете свои силы, тратя их так интенсивно?

– У меня огромное количество выступлений — это плохо, потому что надо иногда отдыхать и чуть больше поспать. У меня есть друзья, которые имеют дачи или чуть ли не острова. Я тоже мог бы с удовольствием сделать это частью своей жизни, но как-то, во-первых, не довелось, а во-вторых, если бы даже у меня все это и было, вряд ли успевал бы этим пользоваться. Я как-то сказал любимой мной Марте Петровне Мудровой, которая заведует моей приемной: «Я решил объявить выговор Марте Петровне Мудровой и… Валерию Бесаловичу Гергиеву за постоянное сидение на работе до 3-х часов утра. А потом их возвращение в театр в 9 часов утра. И у меня это как бы акт отчаяния — объявить выговор вам и себе». Возможно, нужно придумать какую-то награду за чрезмерность. Она была бы у меня самой заслуженной.