"Настоящий театр — это всегда риск", — считает Ада Роговцева, народная артистка Украины

Ада Роговцева — культовая актриса театра и кино, работает сегодня в антрепризах Украины и России, снимается в кинофильмах. 33 года она проработала в Театре русской драмы им. Леси Украинки. Актриса утверждает, что вернулась бы в родной театр, если бы там начались перемены

— Ада Николаевна, расскажите, пожалуйста, о вашем восхождении на Парнас театра и кино. Какие трудности вы переживали или все в жизни получали как манну небесную? Кто вам помогал? Насколько легко было в советское время делать карьеру?

— Ну, восхождение на Парнас — это слишком высокопарная фраза. В искусстве, когда ты поднимаешься на ступеньку выше, на самом деле опускаешься на несколько ступеней вниз. Обретая опыт, ты теряешь живость и первозданность восприятия. Тут все очень зыбко и сложно. Воспринимать свою жизнь, как восхождение вверх, вверх, вверх, — это большая ошибка очень многих людей. Тот, кто придерживается подобной жизненной позиции, порой срывается. Лучше знать свое место. Стремиться, чтобы оно было чистым своими желаниями и помыслами. Главное, не надрываться в собственных возможностях. Если тяжелоатлет возьмет больший вес, он просто покалечится и не достигнет желаемого результата.

Точно так же и в искусстве — надо быть очень естественным. Именно из настоящего человеческого естества уже можно что-то создавать. Если говорить о помощи, то могу сказать, что в каждом помысле и движении мне помогали люди, которые встречались на моем пути и, безусловно, Кость Петрович Степанков — мой муж и учитель. Ведь я вышла из семьи, не имевшей никаких точек соприкосновения с искусством. Это были агрономы, инженеры. Правда, есть интересный и немаловажный факт: один мой дед был сапожником и пел в церковном хоре, другой был столяром и тоже пел в церкви. Наверно, церковное пение моих дедушек не прошло бесследно. Возможно, они намолили мне такую судьбу и человеческие качества, которые, помимо Господнего дарования, руководили мною по жизни.

— Вы впервые снялись в кино в 19 лет. Кто вас заметил и почему тогда выбрали именно вас, как вы думаете?

— Это произошло совершенно случайно. К нам в институт пришел парнишка Петя Федченко для того чтобы отобрать девочек для съемок и зашел в нашу аудиторию. Он спросил у меня: "Ты можешь завтра приехать на киностудию им. Довженко?" "Могу", — ответила я. Вот так все и началось.

— Как вы относитесь к контрактной системе образования? Что в сегодняшних театре и кино находится в более выгодном положении? Как вы считаете, если бы вам сейчас пришлось начинать свой творческий путь, насколько бы это было сложнее или легче?

— Безусловно, это хорошо — получить образование, когда есть возможность и деньги. Никогда никому (ни талантливому, ни неталантливому человеку) не помешает образование, тем более творческое. Другое дело, не за счет ли талантливой личности, которая не имеет средств? Вот если не за счет кого-то — пожалуйста, не повредит. Получил образование, нет таланта, никуда не годишься — ищи себе другой путь.

Но самое страшное, что сегодня все не заканчивается образованием, — так покупают роли, работы, и кто-то создает себе судьбу, которая совсем не подстать дарованию, вернее его отсутствию. Люди, которые не имеют денег, остаются "за бортом". Это неправильно, потому что в той системе образования, при которой я училась, я была обласкана. Мне разрешали сниматься. Три года учебы в институте я постоянно снималась. А четвертый, уже дипломный год работала в театре им. Леси Украинки и, несмотря на это, получала Сталинскую стипендию. Занималась на "отлично" и не слышала в свой адрес ни одного дурного слова. Правда, падала в обмороки от переутомления. Я не давала себе поблажек и сдавала программу полностью, будь то фехтование или политэкономия. Старалась осилить все, и преподаватели шли мне навстречу. Со мной занимались в неурочное время, помогали, готовили, и никто не требовал никаких денег, которых у меня за душой не было ни копья. Беречь человека, который того стоит (так они считали) и отдать ему все сполна — именно это было заложено в людях того поколения и в самой системе образования. Например, если студент был отличником, но из обеспеченной семьи, то стипендию он не получал. Его награждали грамотой и убеждали родителей в том, что, несмотря на то, что их ребенок успешный студент, стипендию будет справедливее отдать тому, у кого "троечка" по политэкономии, но он очень талантлив. Таким образом берегли человека. Я считаю, что бездушие, которое внес денежный счет в образование, — я имею виду в творческие вузы, — принесло очень много вреда. Я преподавала в институте Поплавского. Если вначале было сорок студентов, то выпускалось двадцать. Двадцать ушли, и из них трое были очень одаренные — просто не было денег продолжать учебу.

— Если я не ошибаюсь, то в 80-е годы у вас был довольно длительный период застоя в киносъемках. С чем это было связано? Политические мотивы или человеческая зависть?

— Да, был такой период, но, прежде всего, в кино нет ни зависти, ни политических моментов. Тут играет роль единственный фактор — попадаешь ты или не попадаешь, годишься или не годишься, нужен или не нужен. А перерыв в съемках происходит по следующей причине: сначала берут юных девчонок без образования, без ничего, потому что нужна мордочка, фактура, типаж. Затем уже берут молодых актрис с опытом, которые играют молодых героинь. Следующий период — это роль мам. Так вот, если ролей мам маленьких детей достаточно много, то ролей мам взрослых детей и бабушек намного меньше. И весь этот период — как мертвая зона почти у всех актрис. За редким исключением, если кому-то везет. Это в том случае, когда есть человек, который следит, чтобы актриса снималась и в том, и в другом качествах. Одним словом, это период, когда нужно дожить, достареть, чтобы играть другие роли.

— Вы снялись в 40 фильмах. Какой из них как для актрисы был для вас самым знаковым?

— По поводу знаковости скажу, что таких картин у меня было очень мало, поэтому могу назвать сразу. Это "Салют, Мария!", "Укрощение огня" и "Вечный зов". Всего лишь три картины, а все остальное было мне неинтересно.

— А что для вас важнее — театр или кино? На каком поприще вы чувствуете себя комфортнее? Или без разницы?

— Я чувствую себя комфортно и интересно там, где у меня есть хороший режиссер и хорошая роль.

— С кем из режиссеров вы сейчас работаете?

— Дело в том, что на данный момент ситуация у меня такова: не до жиру — быть бы живу. Куда позовут. И, если не стыдно, буду делать ту или иную работу. Дело в том, что я не в той ситуации, когда можно выбирать, перебирать и капризничать.

— Как вы оцениваете ситуацию в украинской культуре, в частности в театре и кино?

— Ситуация просто замечательная, если иметь ввиду то, что очень много талантливых людей. Но в реальности, в кино, — просто беда, потому что развалена система кинематографа. Машина дала сбой — ее поломали. Ведь кино является фабрикой, которая не работает у нас на полную мощь. Решение этой проблемы за государством, которое должно запустить машину. А театр? Он жив в Украине. Здесь все в порядке.

— Вы сейчас снимаетесь в кино?

— В Украине я недавно снялась в трех фильмах Оксаны Байрак. За последние 10 лет снялась, по-моему, в шестнадцати фильмах. Где-то были маленькие роли, где-то большие. Но этот период мне дорог тем, что я встретила друзей, которые стали партнерами по работе. Это Джигарханян, Гурченко, Меньшов, Мягков, Будрайтис, Купченко, Жигунов, Балуев и другие. Их очень много. Все они замечательные артисты, с которыми приятно работать.

— Как вы считаете, надо что-то менять в системе управления украинских театров?

— Я не могу так глобально мыслить, но считаю, что к каждому театру надо подходить индивидуально. В одном театре все зависит от того, кто руководит им. В другом важно сохранить тот актерский костяк, который заправляет делом. В третьем театре молодежь берет бразды правления в свои руки и пытается что-то делать. Здесь все очень индивидуально. Вот пришел Жолдак в харьковский театр — и он зазвучал во всем мире. Каково это звучание и как оно будет развиваться, неизвестно. Но это совершенно новое слово в мировом театральном искусстве. Кто-то принимает его, а кто-то нет. Кто-то сердится, а кто-то плюется. Но это уже другой разговор. То, что театр был в забвении и вдруг возник, и возник очень весомо — это важно. Такие смелые шаги нужно делать, нужно рисковать. Настоящий театр — это всегда риск. Удачные спектакли бывают нечасто. Надо иметь терпение и не суетиться.

— А в каком театре вы играете?

— На сегодняшний день у меня нет постоянного места работы. Я работаю в нескольких антрепризах. В антрепризе "Домино" Ирины Зильберман работаю со своей дочерью Екатериной Степанковой и Евгением Паперным, в антрепризе Дубровицкого в Петербурге в двух спектаклях и в антрепризе Колесник в Москве в двух спектаклях.

— А, собственно говоря, в чем заключается проблема? Почему вы не можете работать в одном театре?

— Действительно, работать надо в одном театре. Я проработала 33 года в театре им. Леси Украинки и думала, что там я и буду умирать. Но так сложилась жизнь, что мне пришлось его покинуть. Но я не пала духом, не пришла в отчаяние и продолжаю работать.

— Какова причина вашего ухода из театра?

— Я не могу вам этого рассказать. Так судьба сложилась. Пришли те люди, с которыми мне стало сложно и неинтересно работать.

— Если бы вам предложили руководить одним из киевских театров, вы бы решились на этот шаг?

— Нет, я бы этого не осилила, хотя сейчас ходят какие-то разговоры. Хотелось бы, чтобы в моем родном театре было все по-другому. Я позволила своему имени прозвучать в ситуации, которая сложилась в театре им. Леси Украинки, лишь связи с тем, чтобы там начались перемены. Если бы они произошли, то я бы приложила все усилия, чтобы театром руководил очень талантливый и очень добрый человек.

— Вы бы тогда вернулись в театр им. Леси Украинки?

— В такой театр я бы вернулась.

— Ада Николаевна, на сегодняшний день вы являетесь культовой актрисой. Вы занимаетесь продюсированием молодых актеров?

— Наташа, героиня моя, прося о помощи, получает ответ: "Я сама беспомощна". Так вот, я бы сама хотела иметь защищенность, помощь и внимание. Тогда бы сразу поделилась этой возможностью — кого-то защитить и помочь. То, что я отстаиваю и пропагандирую талантливых людей, этого, наверно, не достаточно. Но делаю все, что могу.

— На сегодняшний день кто-то занимается вашим пиаром?

— Нет. Вот, вы пришли — и уже пиар.

— Ада Николаевна, у вас сложный характер?

— У меня от природы восхитительный характер, но профессия актерская, которая требует "характера". Когда одну замечательную актрису упрекали в том, что у нее плохой характер, она ответила: "Плохой или хороший… Главное то, что он у меня есть".

— Что вообще необходимо для того, чтобы стать успешной актрисой?

— Талант, и еще раз талант.

— Житейский вопрос: семья и сцена — это совместимо? Как у вас складывалось?

— Это совершенно и абсолютно несовместимо. Там, где мама — актриса, это, как правило, колоссальные жертвы. В эту жертву приносятся дети и супруги (он или она). Женщина-актриса не держится дома. Она все время уходит, и она не может не уходить. Если вечером спектакль, то целый день актриса уже не принадлежит семье. Если спектакль каждый день, то как бы она не старалась, ее мысли уже находятся на сцене. Женщина-актриса бережет свои эмоции, силы, руки, потому что зрителей, которые приходят в театр, нисколько не интересует то, что она вымыла шесть комнат и вычистила шкафчики, облизала своих детей и перегладила всю одежду. Ничего не оправдает актрису, если она устала и эмоционально опустошена. Мужчинам-актерам все-таки легче, если женщина бережет семейный очаг. Честно говоря, это очень сложная система существования. Вот так и складывалась моя семейная жизнь.

— У вас сын и дочь. Они связаны с искусством?

— Дети отравляются этим, потому что это очень заразительно. Они с младенчества сталкиваются с высокими материями: понятиями добра, зла, справедливости, чести. Но жизнь многогранна, когда выходишь на улицу, тебя встречает реальность. Если бы удавалось последовательно вести своих детей. А если ты их только заразил и бросил? Мы так и делаем — заражаем и бросаем. Я счастлива, что мои дети духовно богаты и образованны. Мы очень любим друг друга, но это не означает, что все так легко. Каждый день для нас — поиск истины.

— Насколько вы себя реализовываете?

— Когда Раневскую спросили незадолго до смерти "Над чем вы сейчас работаете?", она ответила: "Над собой". Если эта работа продолжается, — в столе, в душе, в голове, — значит, происходит реализация. И вот эту работу я веду.

— Ада Николаевна, поделитесь, пожалуйста, вашими творческими проектами. Возможно, это роль, о которой всегда мечтали.

— Роль придет — и слава Богу. Не придет — значит, все равно нужно жить. А проекты есть. Целый год мы с дочерью работали над книгой, посвященной моему мужу Костю Петровичу Степанкову, который ушел из жизни почти год назад. Она будет называться "Моя Костя", потому что это был действительно мой Костя, мой муж, с которым я прожила 46 лет, отец моих детей. Эта книга — творческая и душевная работа, которая руководила нами на протяжении года. Также я продолжаю работу над своей книгой. Она на треть уже написана (за жизнь, потихонечку). Эта книга о времени, в котором я жила, о людях, с которыми сталкивалась, о семье, о тех, на кого я равнялась в этой жизни. Помимо этого, сейчас снимаюсь в Азербайджане в фильме "Кавказ".

— Ощущаете вы себя счастливой, Ада Николаевна?

— "В человеческом счастье, господа, есть что-то грустное", — сказал Антон Павлович Чехов. И вот оно со мной, это грустное счастье. Я счастлива, что живу. Многие мои сверстники уже ушли из жизни, и гораздо младше меня. Счастье то, что я могу видеть своих детей, внуков. Светло и нежно хранить память о своем муже. Много счастья на свете.