"Укроборонпром" — последняя госкорпорация, которую не коснулась ни одна реформа — Найем

Мустафа Найем сегодня наиболее публичный заместитель генерального директора госконцерна "Укроборонпром". Журналист, экс-нардеп, еврооптимист официально уже больше трех месяцев курирует взаимоотношения между компанией и правоохранительными органами, хотя, на самом деле, помогает решать проблемы концерна с лета. Корреспондент Delo.ua встретился с Найемом, чтобы обсудить планы "Укроборонпрома" на ближайший год, разобраться в скандале с зарплатами и самыми громкими контрактами оборонного локомотива страны.

Мустафа, не так давно, рассказывая о принципах работы, вы признались, что стараетесь приходить на час раньше и с работы уходить в 9-10 часов вечера. Как удается выдержать такой темп?

— (смеется) Наверное, в этом месте я должен рассказать какую-нибудь мотивационную историю или рассказать о том, как два раза в день медитирую или процитировать что-нибудь из Шимона Переса (израильский политик — Delo.ua) про большие мечты.

Мне кажется, что сейчас так работает весь госаппарат. По крайней мере те, с кем я поддерживаю отношения в правительстве и госкомпаниях — все работают ненормированно и жалоб я не слышал. Я вообще думаю, что образ праздно шатающегося госслужащего, который с утра до ночи протирает штаны и ждет заводской сирены — это давно умерший стереотип. Работы очень много и каждый понимает, зачем он пришел и какой бесценный опыт он получает. Сложности были только с режимом. Так вышло, что у меня с университетской скамьи не было ни начальника, ни кем-то написанного расписания, а иногда даже физической привязки к рабочему месту. И в журналистике, и как депутат, и во время работы в коллегии МВД я сам расставлял приоритеты и определял свой график работы.

Здесь же очень важна командная работа. У меня появились подчиненные и большое количество людей, эффективность которых зависит от того, как оперативно и сработает наше управление. Это очень обязывает. Помимо этого, когда мы только пришли в компанию, я понимал, что для многих в этой сфере мы — люди со стороны. Я напрямую не занимаюсь производственными вопросами и отвечаю за коммуникацию с госорганами. Но чтобы говорить с ними на равных и понимать суть проблем, мне пришлось очень интенсивно вникать во многие юридические аспекты работы предприятий и отрасли в целом. Сложнее всего было с огромным потоком документов, которые элементарно надо было знать. Отдельно надо понимать неформальную сторону вопроса, которая не описана в документах. В этом очень помогало личное общение с сотрудниками и руководителями разных подразделений.

А насчет графика, это исключительно бытовой момент. Я уже говорил, что в мои обязанности входит коммуникация с органами власти. А поскольку вопросов к ним всегда и у всех много, то в течение дня в кабинете постоянный поток разных людей. Заняться своими делами часто бывает сложно. И какое-то время я оставлял это на конец рабочего дня. Но, оказалось, что так делали все! И ровно в семь часов вечера поток людей только увеличивался — в конце рабочего дня, закрыв кабинеты, коллеги начинали бегать по кабинетам, разбрасывая свои нерешенные задачи.

А вот рано утром так не делает никто. Поэтому оказалось, что проще приходить раньше, чем уходить позже. В 7:30-7:45 у тебя есть время, чтобы расслабиться, взять кофе, почитать почту и спланировать день.

Времени на себя совсем не остается?

— На себя есть условные выходные. Условные, потому что в пятницу ты идешь к друзьям, в субботу, если никто не выдергивает на встречи, успеваешь выспаться, а в воскресенье снова зуд и ты начинаешь готовиться и планировать неделю. Критически времени не хватает только на йогу, но думаю, скоро вернусь к занятиям.

Вы говорите "когда мы в июне пришли". Но о вашем назначении стало известно только в ноябре. Чем был вызван такой разрыв?

— Было два момента. Во-первых, мне никто эту должность не обещал — ни до кампании, ни во время, ни после. Соответственно, никакого автоматического назначения я и не ожидал. В Концерн меня пригласил Айварас (Айварас Абромавичус — генеральный директор "Укроборонпрома"), за что я ему благодарен. Думаю, ему было сложно отстоять это назначение, учитывая, что политически во время выборов я не был в нынешней команде власти. Представьте, бывший депутат, да еще и, при всей моей оппозиционности к бывшему президенту, из фракции "БПП". В любом случае, я точно знаю, что мое назначение — не расплата за лояльность.

Во-вторых, у Айвараса мог быть очевидный вопрос: а мы вот этого парня берем за красивые глаза, публичное имя или он действительно будет эффективным на предлагаемой должности. Хочется думать, что о результате команда не жалеет.

Тогда хотелось бы больше узнать о ваших личных KPI. Вы говорили раньше, что один из них — донести важность корпоратизации концерна до органов власти. Есть другие задачи на ближайший год?

— Уже появились и другие, но давайте сначала про корпоратизацию. Для многих это страшное слово, а человеческим языком это всего лишь означает, что мы видим Концерн успешным и эффективным бизнесом, а не погрязшей в коррупции и неэффективном управлении госкомпанией. И это не только наше видение, это случится рано или поздно. Более того, эта идея четко прописана в стратегии развития оборонно-промышленного комплекса, которую принимали еще при прошлом президенте.

Пришло время эту красивую идею реализовать в жизни. Для этого мы хотим уже в этом году добиться согласования всеми органами власти и принятия парламентом двух законопроектов — о корпоратизации "Укроборонпрома" и о списании проблемных долгов, которые были накоплены за предыдущие годы и вряд ли уже будут возвращены.

Чтобы этого добиться, нам важно донести до всех наших партнеров, что сегодня концерн является центром реформ и преобразования во всей отрасли. Это не просто слова, они подтверждаются цифрами и фактами. "Укроборонпром" — последняя государственная корпорация в стране, которую не коснулась ни одна большая реформа. Ни налоговая, ни реформа госслужбы, ни реформа корпоративного управления, ни одна из сфер дерегуляции. Все осталось примерно на уровне 1991 года, когда еще существовало министерство промышленной политики. А с точки зрения законодательства мы вообще — параллельная реальность. Концерн создан и руководствуется отдельным законом, в котором фактически прописан наш устав и поменять его без решения парламента мы тоже не можем. На самое большое объединение промышленных предприятий, где работает почти 68 тысяч человек, не распространяется множество норм, по которым живут другие хозяйствующие субъекты.

Сейчас есть шанс это исправить. Согласно соцопросам, примерно треть населения ожидают от нынешней власти возрождения промышленности. Это третий показатель после борьбы с коррупцией и прекращения войны. Оборонно-промышленный комплекс может стать локомотивом экономики. И как бы это странно не прозвучало, в данном случае я выступаю за разумный протекционизм со стороны государства. Прямо или косвенно интересы своих оборонных предприятий защищали и продолжают защищать все высокоразвитые страны. А в Украине, которая фактически находится в состоянии войны, доля государственных предприятий в оборонном заказе страны неуклонно падает. И дело тут не совсем в отсутствии ресурсов. Я могу привести с десяток примеров госпредприятий, в которых государство вкладывало огромные ресурсы на подготовку производства различных вооружений, но потом покупало для собственной армии такие же образцы, но у частных производителей или, что еще хуже, у иностранных поставщиков. Зачастую это происходило из-за непрозрачности оборонных закупок, коррупции, конфликта интересов чиновников и недостаточного контроля качества со стороны государства. Я очень надеюсь, новый закон про государственный оборонный заказ, который разработали Минэкономики и Минобороны, качественно исправит эту ситуацию.  

Скандальной оказалась история с зарплатами. Сначала говорили, что она у вас едва ли не 300 тысяч грн в месяц, потом выяснили, что в два раза меньше. Недавно на сайте президента появилась петиция с требованием пересмотреть зарплаты в "Укроборонпроме" и, в частности, вашу (петиция набрала 339 голосов из 25 тысяч необходимых — Delo . ua ). Как к этой истории относитесь?

— Скажу честно, это неприятная история, но я уже проходил такую дискуссию и последователен в своих аргументах. В 2014 году, когда я стал депутатом, зарплата члена парламента составляла примерно 4 тысячи гривен. При этом всем было очевидно, что никто под куполом не живет за эти деньги. Я был первым, кто сказал, что это лицемерие — с одной стороны требовать борьбы с коррупцией, а с другой — осознавать, что никто из депутатов за зарплату не живет.

Я могу позволить себе открыто говорить о своей зарплате. Дело в том, что я всю свою жизнь, начиная с университета — десять лет в журналистике, пять лет в парламенте и до сегодняшнего дня в "Укроборонпроме", — я получал белую зарплату. Это может проверить любой желающий, обратившись за соответствующей справкой в налоговую. При этом моя декларация открыта — вы там не найдете непонятно откуда взявшихся квартир, машин или домов.

Теперь давайте расставим все точки над "i". Я не получаю ни 300 тысяч, ни 500 тысяч в месяц. Моя зарплата на сегодняшний день составляет примерно 140 тысяч минус налоги. Поверьте, эта сумма несопоставима с теми потерями и ущербом, которые наносились государству руководителями компании до нас.

И это очень напоминает мне дискуссию, которая разгорелась в обществе, когда мы запустили патрульную полицию. Каждый раз, когда ее критиковали, упрекали в неопытности или слабости, я задавал один вопрос: "Хотите ли вы вернуть ГАИ?". Да, патрульная, наверное, не идеальна, ее можно улучшать, ее надо контролировать, но кто хочет возвращения милиции?! Так и тут. Наши предшественники официально получали в несколько раз меньше, но только по официальным подсчетам данных уголовных производств, компании наносились сотни миллионов ущерба ежегодно. И выбор тут очевиден.  

Да, нам неприятна эта дискуссия, но мы понимаем, за что мы работаем и готовы отвечать за каждую гривню, которую получаем. Даже за тот недолгий период работы в компании мы не дали украсть десятки миллионов долларов, сэкономили десятки миллионов на тендерах и к концу минувшего года разблокировали контрактов на общую сумму порядка 3,5 млрд грн.

Была еще странная история с зарплатой генерального директора концерна. Абромавичус, якобы, получал что-то около минимальной зарплаты по стране. Решили эту проблему?

— Это вообще простая история. Как я уже говорил, "Укроборонпром" живет в параллельной законодательной реальности. Директор концерна назначается президентом, но уровень его зарплаты определяет наблюдательный совет, который подписывает с директором соответствующий контракт. Поскольку наблюдательный совет долго не собирался или собирался, но не рассматривал этот вопрос, Айварас получал минимальный оклад. В любом случае, все наши зарплаты прозрачны. Хотя, расскажу вам одну историю. Когда мы пришли в компанию, были отдельные советчики со стороны, которые подсказывали нам, как можно избежать декларирования, если поменять устав и вывести концерн из области публичного права. Могли ли мы это сделать? Да, могли. Так поступили некоторые другие госкомпании. Но мы не стали играть в эти игры. Более того, я лично, по решению генерального директора, менял устав одного из наших компаний-экспортеров, которую прошлое руководство концерна вывело из области публичного права.

Упомянули разблокированные контракты на сумму в 3,5 млрд грн. Среди них есть контракт на поставку БТР-4Е ВСУ? В последний раз по нему армия получила 15 машин. На каком этапе сейчас этот вопрос?

— Это был первый контракт, с которым мы столкнулись в Концерне и которым опекался я в рамках своих полномочий и зоны ответственности. История этого контракта началась в первые годы войны, когда руководство страны приняло решение разработать новую модификацию этой машины — БТР4Е. В 2016-м между Министерством обороны и Харьковским конструкторским бюро по машиностроению был заключен первый контракт на поставку 45 машин. К моменту, когда в Концерн пришла наша команда, контракт был окончательно сорван — армия не получила ни одного БТР! Государство продолжало нести убытки, поскольку контракт был заключен под госгарантии, предприятие было на грани остановки, сотрудники разбежались, на счетах были одни долги, а завод ежемесячно выплачивал 11 млн грн процентов по кредиту. Если бы мы в ноябре не запустили производство, цеха бы замерзли и остановились надолго.

Я не буду сейчас рассказывать, как нам удалось разблокировать контракт — напишу об этом в мемуарах. Мы провели служебное расследование, результаты которого были переданы в правоохранительные органы. А наш результат говорит сам за себя: на сегодняшний день 12 машин было поставлено в армию. Еще три машины приняты военной приемкой и стоят на заводе, а к концу этого месяца из цеха выедут еще несколько БТР4Е. И я уверен, к концу августа этого года мы выполним контракт полностью, а завод получит свои 1,2 млрд гривен, которые были заблокированы на протяжении трех лет.

По этому контракту было достаточно критики. Например, что некоторые корпуса БТР были с дефектами...

— Давайте по порядку. Когда появилась информация про якобы дефекты в корпусах бронетранспортеров, мы, перед тем как выйти с публичной позицией, организовали комиссионную проверку всех изготовленных корпусов и поставленных машин. У меня на руках есть акты, которые подтверждают, что машины и корпуса исправны и соответствуют технической документации.

Но мы понимали, что этого недостаточно. И как бы мы не оправдывались, у людей будут сомнения и подозрения, потому что привыкли, что их обманывают. И мы вынуждены преодолевать это недоверие. Поэтому были проведены открытые испытания для журналистов и экспертов, и стрельбы, которые показали аналогичный результат. Такая открытость была беспрецедентной, и это признали даже наши критики, в том числе Сергей Згурец, который, к сожалению, обнародовал не совсем достоверную информацию о нашей продукции. И вы можете быть уверены, мы так будем поступать всегда. Есть проблемы — будем говорить, признавать ошибки, исправлять и добиваться доверия наших заказчиков. Но там, где их нет — не надо пинать своего производителя в спину.

Что касается трех корпусов, в которых якобы были найдены недостатки, — они были произведены до нас. Это был соисполнитель, которого выбрало Министерство обороны, вместе с предыдущим руководством. Это не обвинение, но это реальность. Контракт был подписан до нас и все, что мы можем сделать — это обеспечить поставку качественной техники в армию. Иногда в ущерб своим интересам и за счет своей прибыли. Мы не повысили стоимость контракта ни на копейку. Министерство обороны получит технику по той же цене, по которой подписывался контракт в 2016 году.

Наверняка это не единственный проблемный контракт. Можете рассказать о других примерах?

— Проблемных контрактов много. Но на такую большую сумму — всего несколько. К примеру, наши коллеги сейчас активно работают над тем, чтобы разблокировать контракт между "Укртрансгазом" и нашим предприятием "Заря" — "Машпроект" (предприятие по производству газотурбинного оборудования в Николаеве — Delo.ua) по реконструкции компрессорной станции в Яготине. Стоимость сделки составляет порядка 2,5 млрд грн. Контракт очень сложный, запущенный и сорванный. Одно из лучших предприятий нашего Концерна с мировым именем может оказаться в тупиковой ситуации. Разрешить ситуацию без понимания руководства "Укртрансгаза" и, возможно, помощи со стороны правительства, будет невозможным.

А продолжая бронетанковую тематику, сейчас мы вместе с Министерством обороны активно работаем над контрактом по поставке БТР-3ДА с Киевским бронетанковым заводом. К сожалению, он тоже был сорван. И хотя средства по нему не были выбраны, у нас пока нет финансовых потерь, тем не менее, армия остается без этого ресурса. Я не могу раскрыть все подробности, скажу только, что мы очень близки к заключению новой договоренности. Отдельно меня очень радует, что в Министерстве обороны начата работа по долгосрочному планированию закупок, в том числе этой машины.

Сейчас нам очень важно заслужить взаимное доверие. Есть правда и нюансы, которые для нас выглядят немного странными. К примеру, в ситуации с контрактом по БТР4Е мы заметили аномальную активность правоохранительных органов уже после того, как контракт разблокировали. Учитывая нашу максимальную открытость, это нас, мягко говоря, удивило.

С чем связываете такую перемену в поведении правоохранительных органов?

— Сложно сказать. С одной стороны есть нормы уголовно-процессуального кодекса, который обязывает доводить дела до конца и либо закрывать, либо передать в суд. С другой стороны, три года сорванная сделка никого не интересовала, а когда мы поставили первые машины начались активные следственные мероприятия. Я бы не хотел бы думать, что у действующих правохранительных органов есть конфликт интересов. Но мы открыты к любым расследованиям. Скажу честно, у нас с ними налажен беспрецедентный уровень сотрудничества. Мы находимся в постоянном контакте, и на днях я подписал и передал в военную прокуратуру всю переписку и документы по этому контракту. Мы взяли себе за правило не задерживать ответы на обращения всех органов — Нацполиции, НАБУ, ДБР, СБУ и Офис прокуратуры более двух дней.

Это не показное. Это сознательный выбор. Когда мы пришли в Концерн у нас был выбор — бросить все силы на поиск виновных и борьбу с прошлым или менять правила и добиваться результатов в будущем. Мы выбрали второе. Но приняли сознательное решение максимально и проактивно содействовать любым расследованиям правоохранительных органов.

Кстати, не так давно вы анонсировали подписание меморандума между "Укроборонпромом" и всеми силовыми органами. Какова его судьба?

— Он практически уже всеми подписан, и мы ждем досогласования. То, что мы предложили, с точки зрения принятых норм и традиций в стране, — это легкий взлом системы. С точки зрения права, это, наверное, странно — подписывать меморандум о сотрудничестве с органами, которые тебя же должны рассматривать под микроскопом.

Но для нас это не просто жест. Это сигнал всем нашим предприятиям, что никто круговой порукой заниматься не будет. Всем нужно было свыкнуться с тем, что пришло новое руководство, с новыми правилами. Надо понимать, что в структуре концерна работают десятки тысяч людей по всей стране, за один день всех вычистить и наладить действенный контроль не получится. Правоохранительные органы регулярно задерживают каких-то мошенников, на наших объектах регулярно проходят обыски и выемки по прошлым делам и за полгода, благодаря нашей публичной позиции, ни в одном деле никакого даже малейшего сопротивления или препятствования со стороны наших компаний не было.

Еще одно громкое дело, о котором вы писали — проблемы с заводом "Маяк", у которого, по вашим словам, украли два здания за месяц до вашего прихода. Как дела там?

— Вы знаете, вот прямо вчера у нас была маленькая победа — получили ответ от министерства юстиции об отмене незаконной регистрации права собственности на один из объектов завода. Это тоже благодаря усилиям уже нашей команды. Вообще, завод "Маяк" для меня — это квинтэссенция абсурда и беспредела на объектах госсобственности. И не только в "Укроборонпроме", по всей стране. Схема очень простая — бывшие директора банкротят предприятия, вгоняют в долги, потом сами же их выкупают через подставные структуры и ждут, когда завод умрет, чтобы завладеть зданиями и земельными участками. В случае с "Маяком", например, с 90% дисконтом выкуплен долг на три миллиона долларов, полученный у банка Александра Януковича и Валентины Арбузовой. При этом параллельно на бумаге на территории предприятий "появляются" какие-то гаражи, здания, целые комплексы, которые регистрируются на частные структуры, чтобы впоследствии претендовать на земельные участки.

Или есть еще одна почти гениальная схема. Подписывается инвест-договор на реконструкцию цехового помещение метров 7-8 в высоту. Потом, в ходе "ремонтных работ" за счет высоты потолков количество этажей удваивается. В результате получается, что завод сдал на ремонт площадь, например, в 3 тысячи квадратных метров и получил те же три тысячи квадратных метров назад. Но поскольку в здании уже в два раза больше этажей, "навар" в виде дополнительных трех тысяч квадратов регистрируется как собственность частной структуры.

В конечном итоге, предприятие вроде как государственное, а в действительности уже давно в частных руках. Но подчеркну, "Маяк" — это всего лишь маленький пример. Таких историй миллион.

Что конкретно вы делаете, чтобы исправить ситуацию?

— Расскажу вам короткую показательную историю. Когда мы начали вникать в ситуацию на "Маяке", ко мне пришли несколько молодых ребят, представились спортсменами и говорят, знаете, тут в заливе есть школа гребли, которая принадлежит заводу и вот прямо сейчас ее хотят у нас украсть! Начали разбираться, и действительно, на берегу одного из лучших заливов Днепра — "Верблюд" — есть наша школа гребли, которую когда-то давно завод передал в пользование общественной организации. После множества юридических процедур сомнительной законности, пользователями базы оказались какие-то частные структуры, которые совершенно открыто обратились к городским властям и на днях земельная комиссия Киевсовета чуть не передала один из лучших участков побережья Днепра в частные руки. К счастью, нам удалось это остановить. Я лично подписал письмо на мэра Киева Виталия Кличко и на комиссию, мы объяснили ситуацию и сейчас вроде временно эту ситуацию остановили. А для защиты завода от подобных посягательств часть территории и объектов вообще арестованы.

За управление активами у нас отвечает отдельный заместитель. Моя задача — максимально содействовать и сопровождать подобные ситуации с точки зрения координации с госорганами — городскими властями, регистраторами, исполнительной службой, правоохранительными органами. Сейчас у нас идет аудит всех подобных объектов. Особое внимание уделяется предприятиям, расположенным в центральных частях больших городов. Думаю уже совсем скоро мы расскажем, что будет происходить с непрофильными активами, которые не задействованы в производственных процессах.

Немного об аудите. Не первый раз о нем уже говорите, да и вообще очень модная тема. Каким он будет?

— После прихода Айвараса в компанию, впервые за всю историю существования концерна, был подписан контракт на проведение консолидированного аудита всей финансовой отчетности компании. Просто представьте себе — воюющая страна, по сути, огромная отрасль, треть всего оборонно-промышленного комплекса страны и за 10 лет никто не задумался провести аудит. Более того, уже даже когда тендер был объявлен — в 2017 году, аудиторские компании два года не хотели приходить на конкурс, потому что элементарно не доверяли, что он состоится и аудит возможен. Нам поверили. Я знаю, что Айварас лично сделал очень многое, чтобы тендер состоялся. И буквально в первый же месяц мы подписали контракт с международной компанией. Но аудит не будет быстрым, он продлится максимум год-полтора. До этого мы постараемся провести так называемый Forensic — аудит коррупционных рисков.

Тогда последний вопрос — по делу Гладковских-Свинарчуков. Зимой 2019-го это была одна из самых громких историй. Последние новости — в декабре с Олега Гладковского сняли электронный браслет, а совсем недавно генеральный прокурор заявил, что обвинительный акт по нему скоро направят в суд. Вы знакомы с делом? Что там сейчас происходит?

— Я знаю множество деталей уголовного производства, но не знаю что из этого является тайной следствия и не могу сказать, насколько это может повлиять на следствие. Могу только подтвердить, что многое из того, что озвучивалось Денисом Бигусом и его командой — мы прямо или косвенно обнаружили уже будучи внутри системы. И поэтому мне немного смешно, когда бывшие соратники и партнеры экс-секретаря СНБО пытаются его как-то от этого отгородить.

В целом схема, по которой убивали отечественный военно-промышленный комплекс не особо хитрая. Каждая группка или команда, контролировавшая СНБО, Минобороны, Минэкономики  или парламентский комитет по вопросам нацбезопасности и обороны выращивала рядом с госпредприятями свой небольшой свечной заводик. Украденный или построенный на украденное. А если не на что было, вымывались "налево" оборотные средства действующих заводов, завозились контрабандой российские комплектующие или наспех сделанная продукция плохого качества попадала в армию без соответствующих испытаний. Этого хватало, чтобы быстренько организовать свое производство. А дальше оставалось только контролировать процедуры так, чтобы частная структура получала долю в гособоронзаказе.

Сумеют ли следователи доказать все эти преступления, покажет время. Конечно, часто берет злость и хочется написать подробности или рассказать в эфире. Но я уже давно перестал быть журналистом. Сейчас другие задачи и приоритеты. Расследование и преследование — дело правоохранительных органов, которым и я, и вся наша команда оказывает и будет оказывать максимальное содействие.

Наша задача сделать перемены необратимыми, и поменять правила так, чтобы прошлое осталось в прошлом. А опыт украинской политики показывает, что времени у каждой команды — будь то в правительстве или в отдельно взятом органе и предприятие — не так уж много. Надо спешить. В этом году мы должны заложить основы новой оборонной компании. 

Беседовал Илья Требор, специально для Delo.ua